Только через пятнадцать минут безумного
напряжения я продвинулся настолько, что
начал различать землю. До нее оставалось
еще больше километра. Но теперь я хотя бы не
сомневался в ее реальности. Солнце золотило
верхушки кокосовых пальм. На берегу не
горело ни огонька. Я не видел ни селений, ни
даже отдельных домишек. Но это была земля!
Через двадцать минут я уже вымотался, но
не сомневался, что доплыву. Я был обнадежен,
однако старался не потерять самообладания
под натиском обуревавших меня чувств. Я провел в воде
полжизни, однако именно тогда, утром
девятого марта, по-настоящему понял и
оценил, как важно быть хорошим пловцом. И по
мере моего приближения силуэты кокосовых
пальм становились все отчетливей.
Когда я решил, что, пожалуй, смогу достать
до дна, солнце уже взошло. Я попытался
встать на ноги, но оказалось еще слишком
глубоко. Судя по всему, склон был обрывистый.
Даже у берега вода оставалась глубокой, так
что пришлось по-прежнему добираться вплавь.
Точно сказать, сколько времени я плыл, я не
могу. Помню только, что солнце припекало все
сильнее, однако не жгло кожу, а, наоборот,
бодрило меня. Очутившись в холодной воде, я
сперва опасался судорог. Но быстро
разогрелся. Потом вода опять потеплела, и я
плыл с трудом, как в тумане. Но
воодушевление и вера помогали мне побороть
голод и жажду.
Отчетливо видя в свете утреннего теплого
солнца буйные заросли, я попробовал достать
до дна во второй раз. И ощутил под ногами
землю. Странно испытывать ощущение, когда
после десяти дней морских скитаний вдруг
ступаешь на землю...
Однако скоро я убедился, что худшее еще
впереди. Я совершенно изнемог, не держался
на ногах. А прибой упорно пытался утащить
меня обратно. В зубах я сжимал образок Девы
Марии. Одежда и каучуковые ботинки весили
целую тонну. Но даже в такой кошмарной
ситуации я не лишился стыда. Ведь вполне
вероятно, через пару минут мне
повстречаются люди! Поэтому я продолжал
бороться с прибоем, не снимая одежды, хотя
она мешала мне двигаться и я чувствовал, что
вот-вот от усталости потеряю сознание.
Вода была мне по грудь. Я сделал еще один
отчаянный рывок, и она стала почти до колен.
Тогда я решил передвигаться ползком, встал
на четвереньки и пополз вперед. Но тщетно!
Волны оттаскивали меня назад. Мелкий,
колкий песок ободрал мое больное колено.
Я знал, что оно опять
закровоточило, но в тот момент не ощущал
боли. Кожа на подушечках пальцев была
содрана до мяса. Вдобавок песок забивался
мне под ногти и это тоже причиняло боль,
однако я все равно впился пальцами в землю и
пополз вперед. Внезапно берег и
позолоченные солнцем кокосовые пальмы
поплыли у меня перед глазами. Какой кошмар!
Неужели я попал в зыбучие пески и меня
поглотит земля?!
На самом же деле у меня просто закружилась
голова от слабости. От страха при мысли о
зыбучих песках я ощутил невероятный прилив
сил и, превозмогая боль, не щадя ободранных
рук, пополз наперекор волнам. А десять минут
спустя пережитые страдания, голод и жажда
разом дали о себе знать. На последнем
издыхании я рухнул на твердую влажную землю
и лежал, ни о чем не думая, никого не
благодаря и даже не радуясь тому, что моя
воля, надежда и неистребимая жажда жизни
привели меня на этот тихий незнакомый берег.
СЛЕДЫ ЧЕЛОВЕКА
Тишина — вот что поражает прежде всего,
когда ступаешь на землю. Еще не
разобравшись, что к чему, ты оказываешься в
царстве тишины. Потом через мгновение до
тебя доносится далекий, грустный рокот
прибоя. А еще чуть погодя шепот ветра в
кронах кокосовых пальм вселяет в тебя
уверенность в том, что ты очутился на суше. И
что ты спасен, пусть даже не знаешь, в какой
уголок земного шара забросила тебя судьба.
Придя в себя, но еще не поднимаясь на ноги,
я посмотрел по сторонам. Меня окружала
дикая, девственная природа. Я инстинктивно
принялся искать следы человека и разглядел
метрах в двадцати колючую проволоку,
огораживавшую какой-то участок. А еще
заметил узкую извилистую тропку, по которой,
судя по следам копыт, гоняли скот. Рядом
валялась скорлупа расколотых кокосовых орехов. В тот момент малейшие
признаки обитаемости данной местности были
для меня поистине Божественным откровением.
Я был безмерно счастлив и, прижавшись щекой
к влажному песку, выжидающе замер.
Я прождал минут десять. Силы мало-помалу
возвращались. Было начало шестого утра, уже
совсем рассвело. Я заметил у тропинки среди
расколотых пустых орехов несколько целых,
подполз к ним, сел, привалившись к стволу
дерева, и зажал коленями гладкий
непроницаемый плод. Пять дней назад я
старательно искал «уязвимые места» у рыбы,
теперь точно так же обращался с кокосом. Я
вертел его в руках. Внутри плескалось
молоко. Это тихое бульканье вызвало у меня
новый приступ жажды. Желудок болел, рана на
коленке кровоточила, ободранные пальцы
ныли. За все десять дней, проведенных в море,
у меня ни разу не возникло ощущение, что я
вот-вот сойду с ума. Но этим утром, когда я
вертел в руках кокос, пытаясь его расколоть,
а под кожурой плескалась свежая, чистая,
недосягаемая жидкость, такое чувство
возникло.
Наверху у кокоса есть три глазка,
расположенных в виде треугольника. Но для
того, чтобы их обнаружить, нужно мачете. А в
моем распоряжении были только ключи. Я
несколько раз пытался взрезать ими твердую
шероховатую кожуру, но в конце концов
сдался и с яростью отшвырнул кокос подальше,
не в силах слушать, как внутри его булькает
молоко.
Я возлагал последние надежды на дорогу.
Судя по валявшимся там кускам скорлупы, кто-то
приходил сюда сбивать орехи. Приходил
каждый день, забирался на пальму, а потом
очищал кокосы от скорлупы. Значит,
поблизости есть жилье, не будут же люди
таскаться за кокосами за тридевять земель!
Пока я размышлял об этом, привалившись к
дереву, вдалеке раздался собачий лай. Я
встрепенулся и через секунду отчетливо
различил металлическое позвякива-ние:
какой-то человек шел по дороге в мою сторону.
Этим человеком
оказалась молодая негритянка, тощая-претощая,
во всем белом. Она несла алюминиевую
кастрюлю с плохо прилегавшей крышкой,
которая звякала на каждом шагу.
Я пытался понять, куда меня занесло.
Приближавшаяся женщина была похожа на
жительницу Ямайки, Сан-Андреса, Провиденсии
или каких-нибудь других Антильских
островов. Встреча с ней была моим первым
шансом на спасение и, вполне вероятно,
последним.
«Интересно, она понимает по-испански?» —
гадал я, а женщина, еще не замечая меня,
рассеянно шаркала по дороге пыльными
кожаными шлепанцами. Я настолько боялся
упустить свой шанс, что у меня мелькнула
нелепая мысль: вдруг, если я заговорю по-испански,
негритянка меня не поймет и уйдет, а я опять
останусь в одиночестве?
— Hallo, hallo!1
— отчаянно завопил я.
Негритянка вздрогнула и уставилась на меня
огромными, побелевшими от испуга глазами.
— Help me!2
— продолжал я орать, не
сомневаясь в том, что она меня понимает.
Негритянка боязливо посмотрела по
сторонам и кинулась наутек.
1 Привет! (ант.) 2 Помогите мне! (англ.)
МУЖЧИНА, ОСЕЛ И СОБАКА
Я почувствовал, что сейчас умру от горя.
Был момент, когда я даже увидел себя со
стороны: я лежу мертвый и ястребы клюют мое
тело. Но потом опять услышал собачий лай,
который становился все ближе и ближе. Чем
громче лаяла собака, тем бешеней стучало у
меня сердце. Я оперся ладонями о землю и
привстал. Поднял голову. Подождал минуту...
две... Лай приближался. Потом вдруг воцарилась тишина. Потом
послышались шум прибоя и шорох ветра в
верхушках кокосовых пальм. Потом, через
минуту, самую долгую в моей жизни, появился
тощий пес, а за ним осел с двумя корзинами на
спине. Позади осла шел мужчина, светлокожий,
незагорелый, в тростниковом сомбреро и
закатанных до колен штанах. За спиной у него
болталось ружье.
Вынырнув из-за поворота, он замер и
изумленно воззрился на меня. Собака же,
подняв хвост, подошла и обнюхала меня со
всех сторон. Мужчина стоял молча,
неподвижно. Потом снял ружье, уперся
прикладом в землю и снова принялся меня
разглядывать.
Не знаю почему, но мне не приходило в
голову, что я мог очутиться в Колумбии, и
сомневался, что он меня поймет, однако все
же решил заговорить с ним по-испански:
— Сеньор, помогите!
Мужчина ответил не сразу. Опираясь на
ружье, он еще долго и загадочно смотрел на
меня немигающим взглядом.
«Не хватало только, чтобы он меня
пристрелил», — бесстрастно подумал я.
Собака лизала меня в лицо, а у меня не было
сил отогнать ее.
— Помогите! — в отчаянии повторил я, думая,
что мужчина меня не понимает.
— А что с вами? — вежливо поинтересовался
он. Услышав его голос, я понял, что больше
всего на свете мне хочется рассказать о моих
злоключениях. Это было даже сильнее жажды,
голода и отчаяния. Давясь словами, я выпалил:
— Я Луис Алехандро Веласко, один из
моряков, которые двадцать восьмого февраля
упали с эсминца «Кальдас».
Я считал, что об этом происшествии знает
весь мир. Думал, стоит представиться — и
мужчина тут же кинется мне на помощь. Однако
он не шелохнулся и бес- страстно
смотрел на меня, даже не пытаясь остановить
собаку, которая лизала мое больное колено.
— Вы с куровозки? — спросил он меня,
подразумевая, очевидно, каботажное судно,
перевозящее свиней и домашнюю птицу.
— Нет. Я с военного корабля.
Только тут мужчина зашевелился. Он вновь
закинул ружье на спину, сдвинул сомбреро на
затылок и сказал:
— Ладно, сейчас отвезу на пристань
проволоку и вернусь за вами.
У меня из-под носа уплывала вторая надежда
на спасение.
— Вы правда вернетесь? — умоляюще спросил
я.
— Правда, — ответил мужчина, приветливо
улыбнулся и двинулся вслед за ослом дальше
по дороге. Собака же осталась меня
донюхивать.
Когда я сообразил, что надо спросить,
мужчина отошел уже на порядочное
расстояние, и мне пришлось почти прокричать
ему вслед:
— А какая это страна?
И он с потрясающей непринужденностью
произнес то единственное слово, которое я
меньше всего ожидал от него услышать: