Глава 5. ВОКРУГ МЫСА
ГОРН И ДАЛЕЕ. ОТРЫВКИ ПУТЕВЫХ ЗАПИСЕЙ.
I
13 июля, утро. Все еще
Черноморск.
"Мечта" пока не нашлась. Застряли
мы тут, похоже, надолго.
С легких рук Ильфа и Петрова все
привыкли: "Черноморск" -
литературный псевдоним Одессы. Между
тем город с таким названием -
географическая реальность. Адрес:
северо-западный Крым, бухта Узкая.
На берегу еще не был. Слово Сергею.
Небольшой городок,
недавно потерявший унизительное
окончание "-ое", еще не совсем
оправился от этой потери. На
задворках нового, пахнущего краской
центра сохнут рыбачьи сети. В
пределах одного квартала
сосуществуют суд, прокуратура,
милиция и бар, что чрезвычайно
ускоряет делопроизводство. На двери
закрытого пивбара объявление,
выдержанное вполне в духе Ильфа и
Петрова:
ПИВА НЕТ. НА ПЛЯЖЕ, В БОЧКЕ - КВАС.
А хорошо бы написать ответный плакат-объявление,
и стать с ним напротив, и гордо
багроветь под вопросительными
взглядами прохожих, и чтобы над
головой развевался кумач со словами:
ПРОШУ МНЕ НЕ УКАЗЫВАТЬ!
Примечание соавтора:
у меня есть знакомый, которого обижают
надписи в подворотнях "Туалета нет".
Объясняет он это так: мне, может, и не
нужно вовсе, чего они лезут?!
Хамские у нас объявления.
Причем в основном - из-за слова "нет"
09.30. Данилыч опять
ушел на заставу. Выхода нет.
10.00. Ни выхода, ни Данилыча.
Позавтракали ухой. Сытна рыбацкая
юшка невероятно. Съели едва треть,
остальные две трети (ведра) стынут на
ветерке. Белуга себя оправдывает.
Плохо, что холодильника нет.
Дежурит нынче по камбузу матрос
Нестеренко. Дежурство начал с того,
что:
а) попросил у меня (!) разрешения взять
примус, чтобы на стоянке не тратить
баллонный газ;
б) потребовал раскладку продуктов на
день. "Ты же начальник, боцман!"
Посмотрел на него внимательно: нет, не
издевается как будто. Единственный на
борту, кто относится к моему
боцманству всерьез. Человек-загадка.
А чай, между прочим, Саша заваривает
гениально. Кто бы мог подумать.
11.00. Не-ту. Нет выхода.
На борту в настоящий
момент я один, остальные разбрелись.
Только что провел диалог с вахтенным
соседа-сейнера. Они возле причала,
оказывается, уже неделю сидят. Я
возьми да и спроси - почему?
РЫБАК (энергично): Потому что капитан
козел! И старпом козел. Два козла! (Сплевывает
за борт, выражает неудовольствие.
Невольная смысловая пауза).
Я: Понял. А почему они... вот такие, как
вы говорите?
РЫБАК: Жадность. Жад-ность. (Продолжает
выражать неудовольствие) Пауза.
Я: Не понял.
РЫБАК: Ты же одессит? Тетю Нюру знаешь?..
Знаешь! Она у вас в Одессе мороженое
продает.
Я (поразмыслив): Ну знаю.
РЫБАК: Ну вот. Взяли мы красной рыбы. Ну,
много взяли... Ну, козлы!!! Пауза.
Я: А тетя Нюра что?
РЫБАК (эпически): Приходим сюда.
Надевает капитан халат, надевает
старпом такой же белый халат. Белые
колпаки эти двое козлов надевают.
Быстро, говорят, мы быстро!.. Идут на
базар, становятся за прилавок,
начинают сами рыбу толкать. Скажи, ну
кто так делает?!
Я: А как надо?
РЫБАК: Да пойди спокойно тете Нюре
сдай! Мы всегда так делаем.
Я: А козлы?...
РЫБАК: Под следствием. На втором
осетре сыпанулись. Стой теперь на
приколе из-за них, как "Аврора".
Долгая пауза. Действующие лица
расходятся.
Занавес.
Мораль: надо будет с тетей Нюрой
познакомиться.
11.40. Дали выход! Дали!
II
Дописываю уже
вечером. "Гагарин" - в Евпатории!
Темнота, тишина, южный запах берега.
Фонарик как бы чадит: батарейки сели.
Беда в том, что на стоянке записываешь
всякую чушь, а в море, когда есть о чем,
времени не хватает.
Запоминается же морской переход
эпизодами; от них, хвостиками, все
остальное. Постараюсь придерживаться.
Эпизод первый.
Крещение.
Кстати: когда нашлась "Мечта" и
нашлась ли - пограничники нам не
докладывали. Просто выпустили. В море
вышли около двенадцати.
В буквальном переводе Тарханкут
означает "чертов угол". Эта
западная оконечность Крыма разделяет
районы моря с разным направлением
течений. Назло метеорологам здесь
дуют капризные, непредсказуемые ветры.
Возможны шквалы. Нередки туманы. По
совокупности этих милых качеств
Тарханкут иногда называют "мысом
Горн" Черного моря.
На подходе качка была не килевая и не
бортовая - винтовая. Ветер западный, а
волны - с норда. Корму "Гагарина"
заваливает набок, скрипят блоки, мачты
чертят на облаках тошнотворные фигуры
неевклидовой геометрии... Берег:
прокаленная солнцем степь обрезана
хмурой стеной. Видны гроты, выбитые
волнами в сером камне, видны и
взлетающие вверх брызги. Это - мыс
Прибойный; потом из-за его богатырских
плеч выползает "сам" - Тарханкут.
Длинный узкий язык коварно спрятан,
замаскирован скалами: "мыс Горн"
низкий, или, как с морской прямотой
написано о нем в лоции, "низменный".
Обогнули мы
Тарханкут на почтительном расстоянии,
и все же...
Перемена не просто резкая - попадаешь
в другое море. Ветер дернулся и вдруг
затих. Волны сбило встречным течением.
Вода из мутно-зеленой сделалась
кристальной; в голубой безмятежный
расплав вкраплены, как пузырьки в
янтарь, прозрачные люстры медуз.
- Впервые "Горн" огибаете? -
спросил нас Данилыч.
Мы с Сергеем признались: впервые.
- Раз такое дело - вали паруса, Даня!
Будем крестить.
Тут был один нюанс (в
транскрипции капитана "уанс").
Морское крещение сопряжено с купанием,
а купаться с яхты, в открытом море,
почему-то запрещено. Запрет,
естественно, умозрительный: как раз в
открытом море нарушение можно засечь
только со спутника. Однако сейчас "Гагарин"
находился в зоне видимости береговых
служб.
- Это будут учения по спасению
утопающего, - решил капитан. - Боцман
тонет, судовой врач спасает... - За борт
полетели круг и спасательный буек.
Несмотря на сопротивление, тело "утопающего"
было предано воде.
- Тону! - от души вопил я. - Тону, спасите!!!
- Достаточно, вот оно: мы тебя не слышим.
Твои действия?
Я подтянул буек и зажег укрепленный на
его верхушке фонарь. При солнце свет
был едва различим: предполагается,
очевидно, что за борт мы намерены
падать по ночам.
- Вот оно; теперь спасательная команда...
- За борт полетел Сергей. Не проявив
интереса к тонущему, спасатель нырнул.
Я последовал за ним. Вода у Тарханкута
недаром славится прозрачностью. Виден
каждый камешек далекого дна; сверху,
как дирижабль на безоблачном небе,
парит "Гагарин". Днище уже
немного обросло; в шелковистом серо-зеленом
мху сидят воздушные пузырьки, киль
напоминает плавник, и весь выпуклый
живот яхты кажется теплым от
скользящих солнечных бликов.
Мы вынырнули, слегка
задыхаясь, возле борта. Даня посмотрел
на сияющее лицо Сергея и без лишних
слов стал раздеваться.
- Они крестятся... а ты куда? - спросил
капитан.
- А ше такое? - мастер по парусам уже в
воде.
Это было чудесное крещение. Данилыч
выкинул за борт длинный конец,
поставил кливер, и "Гагарин" тихо
плыл, удаляясь от берега. Уцепившись
за веревку, мы полоскались в
кильватерной струе - ситуация вроде
"матросской стирки", только
вместо робы очищается сам владелец.
Поток упруго обтекает тело. Слышится
всплеск: даже Саша не утерпел.
- Вылазьте! - в третий раз кричит
Данилыч.
В ответ мы ныряем; пытаюсь под водой
догнать яхту, отстаю, едва успеваю
ухватить кого-то за ногу - кажется,
Сергея...
- ...лишу благословения! - проникает под
воду голос "крестного отца".
Выбираемся на яхту. Данилыч
торжественно читает Лоцию Черного
моря. "Предупреждения
мореплавателям", повторенные двумя
голосами, звучат как клятва. Преклонив
колено, целуем угол стакселя. Капитан
кропит нас соляркой и поздравляет со
вступлением в парусное братство "мыс
Горняков".
- Руль на ветер! Грот набивают новички.
Второй запомнившийся
эпизод дня. Парусное учение плюс "Мечта"
плюс матрац. И минус уха. Все это - уже
под вечер, уже на подходе к Евпатории.
Обстановка: попутный ветер посвежел
баллов до четырех. Берегов не видно, но
ориентир впереди прекрасный - большой
радиотелескоп Южного космического
центра. Огромная, неправдоподобная
чаша лотоса; поскольку знаешь ее
назначение, возникает еще одна
ассоциация - ухо. Ухо, висящее над
горизонтом. Говорить невольно хочется
потише.
Вот-вот должен открыться
Евпаторийский мыс. Даня в качестве
впередсмотрящего высматривает маяк.
Саша на камбузе, остальные (то есть мы
с Сергеем) под руководством Данилыча
только что отрабатывали повороты
фордевинд и байдевинд, а в настоящий
момент учимся рулить.
Паруса раскинуты "бабочкой", по
разные стороны от курса.
Читая книги по
яхтенному спорту, можно научиться
почти всему: вязать узлы, прокладывать
курс, определять местоположение по
звездам... Управлять яхтой, когда она
идет под парусом, по книгам научиться
нельзя. Принципы управления просты -
не дергать руль, следить за ветром,
упреждать рыск - обычные принципы
исполнительной власти. Но все это
нужно почувствовать: выжидаешь момент
когда парус заберет ветер, даешь
немного воли... еще немного, яхта
должна поверить, будто ты зазевался...
сам должен поверить, "вот оно", не
выдерживает даже Данилыч, но ты
отпускаешь еще немного, сейчас и
вправду будет поздно, бизань уже хочет
заполоскать... и мягко, вкрадчиво
отжимаешь румпель вправо. Игра,
увлекательная игра. Вот Сергей и
заигрался.
- Прямо по курсу - предмет! - доложил
Даня. - Плоский, одноцветный и плавает.
- Не дури, сынок, - посоветовал Данилыч.
- Есть не дурить! Но оно плавает. Вроде
на буек похоже.
- Сорванный с места навигационный буй,
- послышался из камбуза Сашин голос, -
ложится на воду плашмя и должен
казаться двухцветным.
- Есть казаться двухцветным! А если не
кажется? - Даня хихикнул. - Ой, понял я!
Это днище "Мечты". Она не
потерялась, а перевернулась.
Лучше бы он этого не
говорил. При упоминании соперника
Сергей, стоявший на руле, не выдержал.
Пространство перед ним закрывали
паруса; судовой врач привстал, присел -
все равно ни черта не видно - и, не
отпуская румпеля, потянулся в сторону.
- Голову!!!
Что-то резко хлопнуло. "Гагарин"
накренился, Данилыч нырнул под гик
бизани, перелетевший с правого борта
на левый, схватил руль, вернул яхту на
прежний курс... Но было уже поздно.
Шишка, взбухшая на повинной голове
Сергея в результате контакта с гиком,
никого особенно не взволновала.
Случилось нечто худшее.
Белужья уха! Ведро, как известно,
стояло в теньке, на ветерке, на палубе.
Оно пережило винтовую качку У "мыса
Горн", но последнего маневра оно не
выдержало. Оно перевернулось.
Минута молчания. В воздухе - дивный
аромат; слышно, как журчит юшка, стекая
сквозь шпигаты в море.
- Хоть рыбу соберите, - тихо говорит
Данилыч. - Палуба чистая...
Мы кинулись подбирать куски белужьего
мяса.
- Вижу-уу! - вдруг протяжно закричал
Даня. Он по-прежнему не отрывался от
бинокля. - Предмет распознан! Надувной
матрац! Черт с ней, с ухой!
- Сбить паруса! Матрац
за бортом!
На этот раз спасательная операция
проведена четко. Через минуту матрац
лежал на палубе, на нем самом - Даня, и
радость даровой поживы почти
компенсировала потерю ухи. Один
Сергей никак не мог успокоиться.
- Как же так?! Чего не смогли сделать ни
ветер, ни волны, я сотворил сам, своими
руками!
- Ибо человеческая глупость сильнее
слепой природы, - я хлопнул
корабельного хирурга по плечу.
Данилыч резюмировал происшедшее
словами:
- Поздравляю, господа. Теперь, считайте,
мы по-настоящему в Крыму!
Капитан был прав.
Колумбу весть о близости земли
принесли птицы; матрац же в открытом
море свидетельствует о близости
берега не простого - курортного. Путь
по глухим заповедным уголкам Черного
моря завершен.
Остаток перехода - без приключений.
Ошвартовались в евпаторийском яхт-клубе.
Да, здесь уже "настоящий" Крым. По
набережной слоняются тысячные толпы.
В воде мокнет очень много женщин,
детей и надувных матрацев. Музыка,
визит любопытствующих яхтсменок.
Между прочим, Саша умеет быть
галантным. Кто бы мог подумать.
Когда набережная уже затихла, ночью, к
причалу подвалил белоснежный
пассажирский лайнер. Одессу он
покинул всего полсуток назад. На этот
же путь мы затратили долгих пять дней.
Быстрота и комфорт современного флота
не вызывают у меня зависти. Машины
экономят время. Эти пять дней я не
согласился бы сэкономить. Хотя,
конечно, есть "уансы". Дописываю
страницу и поджидаю Данилыча:
погранзастава на другом конце города.
Хорошо хоть круглосуточно работают.
Вернулся Данилыч.
Новости: выход на завтра есть. Вторая
новость странная: "Мечта" ушла из
Евпатории позавчера и, следовательно,
опережает "Гагарина" на три
переходо-дня. Где же она, с позволения
спросить, "терялась"?
Перед сном мы с Данилычем скатили
палубу (остальные давно спят), и шпигат
забила белужья кость. Экзотика!..
III
14 июля, ветер слабый.
Переход Евпатория - Севастополь.
Из путевых записей
Сергея.
Евпаторийцы встают рано. Будят их
приезжие, которые встают еще раньше.
Из воды доносятся крики купающихся,
проходящие гамму от "ух, холодно!"
до "эх, хорошо!". Включается
громкоговоритель: "Граждане,
покиньте территорию яхт-клуба!"
Звучит трель заступившей на
дежурство милиции. На пристани
заводят Аллу Пугачеву. Вступает
второй громкоговоритель: "Катер
"Фиолент" отправляется на
морскую прогулку... катер "Фиолент"..."
Наконец - басом: "Граждане
отдыхающие! Решением горисполкома
кормить чаек категорически
воспрещается!"
День начался.
Добавлю: а потом все
эти звуки покрывает тракторный дизель
с воздушным охлаждением.
Вообще-то характеризовать город его
утренней увертюрой - неплохая идея.
Одно непонятно, Сергей: где у тебя
отражено, что Евпатория - всесоюзная
детская здравница?
Переход простой. До того простой, что
есть время писать о нем.
Дельфиний театр. Честь изобретения
принадлежит мне: под бушпритом "Гагарина"
натянута сеть с крупной ячеей, на нее
становишься, когда нужно поднять
стаксель. Но она же - естественный
гамак. Ложишься лицом вниз, летишь над
водой - и наблюдаешь.
Без дельфинов, начиная с Тендры, не
обходился ни один переход. Сначала это
были трехметровые черные афалины, а
здесь, у Крыма, - белобочки. Они
помельче.
Дельфины, между прочим, тоже за нами
наблюдают. У них хитрые поросячьи
глазки. Вожак плывет, точно выдерживая
курс, перед носом яхты. Когда он
выныривает, слышится добродушное
старческое пыхтение. Молодежь шалит.
Дальше мне придется
пользоваться слогом восторженным.
Сошлюсь на авторитет Мелвилла,
который определял дельфинов так: "Это
- молодцы, несущие ветер".
Это торпеды, заряженные непобедимым
жизнелюбием. Самый веселый обитатель
суши - очень юный, очень породистый
щенок ирландского сеттера - рядом с
ними показался бы занудой. Глядя на
них, сам становишься дельфином -
мчишься в прозрачной воде, все выше и
быстрей, к сияющей серебристой пленке,
удар хвостом - и я лечу в непривычном
сухом мире, где много света, где идет
двухмачтовая яхта, где висят в гамаке
рядом со мной два человечка; где уже
кончается моя дуга и я касаюсь носом
воды; где остался только хвост мой -
холодеет на ветерке; где уже нет меня,
дельфина...
"И если сами вы не издадите
троекратного "ура" при виде этих
резвых рыб, то да поможет вам бог; ибо
вам неведом дух божественного веселья".
Так говорит о дельфинах Герман
Мелвилл.
- Ты заметил, - говорит Сергей, - они
трутся спинами о киль! Представь: у
тебя чешется спина, вокруг вода, а
вместо рук короткие плавники. Их можно
понять!
Занятная штука - способность к
отождествлению.
А исчезают дельфины всегда внезапно и
все вдруг.
11.30. Все-таки до
обидного простой переход. От
Евпатории до Севастополя 30 миль. Мы
уже на полпути. Слева виден мыс с
антично-обжорным названием: мыс
Лукулл.
Ветра почти нет. Поверхность моря
разлинеена - чередуются полосы ряби и
масляные проспекты штиля. "Гагарин"
скользит по ним плавно, как буер по
замерзшему озеру.
Нам, между прочим, это благолепие ни к
чему. Расспросил Данилыча и понял:
если иметь в виду погоню за "Мечтой",
то предпочтительней сильный
встречный ветер.
"Мечта" - катамаран. Фордевинд и
при галфинде (по-русски - когда в корму
дует), этот тип судов даст оторваться
любой килевой яхте. Оно и понятно:
осадка двух ножей-поплавков ничтожна.
Поверить трудно, но по спокойной воде -
до 30 узлов скорость! Завезли идею
катамарана в Европу из Индонезии (на
нашу голову) сравнительно недавно, но
они уже принимают участие в
трансатлантических гонках.
Правда, переворачиваются часто ("вот
оно", с удовольствием отметил в этом
месте капитан).
Теперь - наши шансы. У "Гагарина"
киль типа "бульбы". У "Гагарина"
тяжелый корпус и широкие щеки
спасательного бота. Хорошо принимает
волну. Наше преимущество -
мореходность. Но ход - узлов до восьми.
Короче говоря, для победы срочно
требуется встречный тайфун.
О "рыжем стакселе".
Рыжие паруса (точнее, пожарно-оранжевые)
- штормовые, из более плотной ткани. У
нас в запасе они тоже есть. Рыжий парус
над яхтой может быть воспринят как
сигнал бедствия. Поэтому ходить под
ним постоянно - пижонство. Поэтому
капитан "Мечты" - пижон. И в
фуражке с крабом ходит! Тут я с
Данилычем согласился.
В целом неясные шансы. При системе "от
погранпункта до погранпункта"
гонка вообще становится перегоном по
этапу. Трамвай должен обогнать
трамвай.
И все-таки должен.
Данилыч говорит о сопернике не очень
охотно, название же катамарана вслух
произносить избегает. Спросил его,
почему - отвечает уклончиво: "Так...
одни неприятности..." Чепуха,
конечно. Уху, правда, мы из-за них вчера
потеряли. Что сегодня?
IV
...А вот что. Записываю
по горячим следам. На фоне берега уже
начала высвечиваться белая россыпь
севастопольских домов. Даня -
впередсмотрящий (как вчера). Сергей в
каюте, Данилыч на руле. Саша на палубе,
в позе "лотос"; за кормой в
кильватерной струе - его тельняшка
("матросская стирка"). Настроение
команды - безмятежное.
ДАНЯ (глядя в бинокль): Вроде вижу...
Вроде парус! Пауза
Я (осторожно): Рыжий?
СЕРГЕЙ (из каюты, голосом громче
человеческого): Что, "Мечта"?! Где?!
Меня подождите! (Показывается в люке.)
Где "Мечта"?
Данилыч морщится. Все вопросительно
смотрят на Даню.
ДАНЯ: Вообще-то не рыжий... ше такое??
Вообще-то черный...
САША (в позе "лотос"): Черных
парусов не бывает.
ДАНЯ: Ну серый... Ой, знаете ше? (Смеется.)
Это ж не парус! В жизни не догадаетесь!
Я (выражая общее мнение): А мы и не
собираемся.
ДАНЯ: Я ж за парус принял рубку,
честное слово! Подводная лодка это. (Весело.)
Прямо на нас прет!
Теперь и невооруженным глазом был
виден стремительно растущий стальной
плавник. Корпус угадывался по ореолу
пены. Никогда не думал, что в
непогруженном состоянии подводные
лодки способны передвигаться с такой
скоростью.
- Атакующий кашалот анфас... -
пробормотал Сергей.
- У кашалотов на спине плавника нет... -
это, конечно, Саша. Данилыч безмятежно
машет рукой:
- Существуют правила морской
вежливости, вот оно. Мы идем под
парусами, все должны нас пропускать.
Она у нас по корме пройдет.
- Лучше бы не по корме. Лучше бы за
кормой.
- За кормой?! - Саша, путаясь в
полураскрывшемся "лотосе",
делает попытку встать. - Тельняшка там!
- Или нырнет, вот оно. В конце концов,
кто из нас подводная лодка?
- Сейчас видно будет! - захохотал Даня.
Меня тоже разобрал нервный смех.
Гул мотора. Подлодка проносится за
кормой. Вид рубки в профиль. На
короткой сигнальной мачте взвился
красно-белый флаг.
ДАНИЛЫЧ (спокойно): Вот оно! Они нас
приветствуют. Посмотри, Сергей, что
этот флаг означает.
СЕРГЕЙ (ныряет в каюту, достает книгу
"Судовождение", листает): Красно-белый,
так... Это знак "имею на борту
лоцмана"!
ДАНИЛЫЧ: Не понял. (Обиженно.) Мы в
лоцмане не нуждаемся.
СЕРГЕЙ: Так... Вот еще похожий флаг.
Означает.., букву "у"!
ДАНЯ: У них гудок не работал, вот и
подняли: у-уууу-уу!
САША (застенчиво, ибо сострить
пытается впервые в жизни): Они хотели
просигналить "У-й-д-и-с-д-о-р-о-г-и",
но успели только первую букву...
Пауза. Сергей наконец определяет: это
был флаг "вы опасно идете". В
данном контексте - окрик "куда прешь".
ДАНИЛЫЧ: Даю слово, вот оно: подходя к
Севастополю, в другой раз буду знать
морскую азбуку!
СЕРГЕЙ (торжественно): Клянемся: "Мечту"
всуе не упоминать!
ДАНЯ: Военно-морской вежливости не
доверять!
Я: На простоту перехода не сетовать!
ВЕСЬ ЭКИПАЖ, ХОРОМ: И всегда уступать
дорогу подводным лодкам!..
V
Больше всего в
Севастополе мне понравились
пограничники.
Хамской этой фразой я пытаюсь
оттянуть нелегкое для одессита
признание. А именно: самый красивый
город на Черном море - все-таки
Севастополь.
Даже новостройки, разбросанные по
берегам фиолетовых севастопольских
фьордов, не кажутся стандартными.
Город чист и подтянут; в нем смешаны
строгая парадность военного марша и
дух романтики.
Но и пограничники здесь хороши.
Севастопольская застава работала
четко. Зеленую калитку отворил
сержант - юный и образцовый. Он
приказал подождать две минуты, взял
папку с документами, ушел и вернулся
ровно через две минуты.
- Приход отмечен. Когда намерены
отходить на Ялту?
Я начал бормотать какие-то цивильные
глупости - "это зависит от вас",
"хотелось бы с утра...".
- Конкретней. В четыре ноль-ноль? В пять
ноль-ноль?
Я бормотал. К счастью, выручил Саша:
- В пять. Ноль-ноль.
- Есть, - пограничник облегченно
вздохнул. Дальнейшие недолгие
переговоры он вел с матросом
Нестеренко. Я любовался: это была
достойная пара. Саше пошла бы военная
форма.
- Ясно. У меня все, - подытожил сержант,.
- Завтра в пять выпускающий будет в
Камышовой.
И калитка захлопнулась. За ней стыла
военная тишина.
Камышовая бухта -
место новой стоянки "Гагарина".
Семья Кириченко - на борту:
обеспечивает солярку. Сергей взял на
себя покупки, я - пограничников.
Треугольник береговых проблем
становится привычным. Вы немного
отдохните, как говорит Данилыч, а
потом... За этими словами следует
приказ, который надо выполнять
немедленно.
А Саше, разумеется, нужно было на
почтамт, и мое счастье, что застава
оказалась недалеко.
Письма "от матери" он и здесь не
получил. Я, кажется, начинаю
догадываться, в чем состоит секрет
матроса Нестеренко. Не так уж это
сложно.
На выходе из почтамта - какая радость! -
столкнулись с Сергеем. Судовому врачу
удалось купить фотопленку. До заката
оставалось два часа личного времени и
самый красивый (повторюсь) город на
Черном море.
Нас затрясла туристская лихорадка.
Успеть в Панораму, на Графскую
пристань, в Морской музей, не забыть
про Аквариум... Хотелось после моря и
простых человеческих радостей.
Хотелось пива. Хотелось прожигать
жизнь мороженым.
Существует два
способа сокращенного осмотра городов.
Можно сесть на лавочку и философски
разглядывать прохожих. Можно
составить список
достопримечательностей и перейти в
галоп. К сожалению, мы избрали второй
способ.
Мелькали бастионы. Сыпалась
скороговорка экскурсоводов. Появился
и исчез из поля зрения памятник
затопленным кораблям. Саша купил
карту-схему города и со свойственной
ему пунктуальностью ставил на каждом
осмотренном пункте крест.
Мы чувствовали, что делаем что-то не то,
но остановиться уже не могли.
Константиновский равелин мешался с
Малаховым курганом. Здесь бы не
промчаться и взглянуть, а
остановиться и подумать; но как раз на
это не хватало времени. Мы бежали по
улицам, залитым абрикосовым вечерним
светом, и не замечали их красоты: до
закрытия Панорамы осталось полчаса.
Я чувствовал какую-то особо гадкую
усталость. Груда сухих
путеводительских фактов росла. Голова
гудела, кроме того, мы не пообедали;
хотелось есть. Навстречу прогарцевал
табун экскурсантов. В зубах гида был
закушен ячменный корж.
Отрезвил нас Аквариум. Здесь тоже была
суета; толпа, оглушенная собственным
гомоном, двигалась по часовой вокруг
бассейна, где безнадежными кругами -
против часовой - плавал скучный
долговязый осетр. За стеклами
томилась рыбья мелочь. Как и во всяком
зоопарке, здесь экспонировалась не
живая - полуживая природа. Для
посетителей, знакомых с пляжным морем,
это экспонируемое море сходит за
чистую монету; но мы, пожалуй, к таким
посетителям уже не принадлежали.
Усохшее чучело дельфина ничем не
напоминало полнокровных красавцев,
которые еще утром резвились вокруг
яхты.
- Идите сюда! -
неожиданно позвал Саша. Перед
аквариумом с большой океанской
черепахой стояла девушка. Она вела по
стеклу ладонью; черепаха медленно,
важно следовала за рукой, вытягивая
морщинистую шею, и что-то как бы
выговаривала узкой щелью рта. Ее
прищуренные глаза внимательно и
ласково смотрели на девушку.
- Милая... добрая... - шептала девушка
черепахе. Поглощенные игрой, они
никого не замечали: вокруг них, среди
бесцельной суматохи, пролегала
невидимая линия тишины.
- Черепаха океанская, - прочитал Саша.
- Хорошая девушка! - вздохнул Сергей. И
туристское безумие вдруг отпустило.
Больше мы никуда не спешим. На улице
вечер, теплый и мягкий. По бульвару у
Графской пристани идет чинное военно-морское
гуляние. Мелькают светлые кителя
моряков, тихо смеются красивые, хорошо
одетые женщины.
Солнце садится в море на выходе из
бухт. Рядом с огромным красным диском
виден статный силуэт военного корабля.
Закат на фоне линкора строг. Сергей
Щелкает "Зенитом", Саша
спрашивает, почему наше светило,
находясь у горизонта, краснеет и
увеличивается. Мы же, кажется, физики?..
Из Артиллерийской бухты вышло еще
одно судно и плавно понеслось на запад,
к солнцу и своему товарищу в море.
- Пора домой, - наконец нехотя сказал я
и впервые поймал себя на том, что
называю "домом" яхту.
VI
15 июля. Вместо "пяти
ноль-ноль" пограничник выпустил
яхту из Камышовой в половине
четвертого.
У капитана есть странный обычай: самое
раннее время суток он называет "девятью
часами утра".
- Вставайте, уже девять, вот оно. Море
не ждет. Дома отоспитесь, вот оно.
При этом спросонья кажется, что тебе в
лоб забивают гвоздь.
Нужно сказать, что на Даню и Сашу
капитанские методы не действуют.
Подняв нас с Сергеем, от матросов
Данилыч вынужден был отступиться и,
уважая всякий труд, выполняемый
профессионально, констатировал:
- Спят сильно. Студенты, вот оно!
Траверз мыса Херсонес прошли еще
затемно. Слабый утренний бриз.
Туман. Не "светает", а туман
светлеет. Туман южный, летний,
розовато-лиловый. Сквозь него и над
ним - высокая линия скал. Показалась
краюха солнца.
Звуковой лейтмотив
восхода - слово "мористей", его то
и дело выкрикивает Данилыч. Мористей!..
Перехода вдоль Южного берега Крыма мы
ждали давно. В ясную погоду Яйла видна
еще из Евпатории. Синяя кромка плато
притягивает. Горы растут из моря; не
знаю, есть ли на Земле место, где эти
две стихии сходятся вот так - вплотную.
С этими местами для меня связаны
альпинистские воспоминания. Уже давно
я просил:
- Данилыч, давайте ближе к Яйле пойдем!
Глубины позволяют.
- Позволяют, - соглашался капитан. - У
берега и пойдем.
- Понимаете, яхта - единственный шанс!
Все эти прогулки "по Крымско-Кавказской"
- они далеко слишком ходят. Маршрутов
не разглядишь...
- Разглядишь, - обещал мне Данилыч. -
Глубины позволяют.
И вот раннее утро, Фиолент, черное
ущелье Балаклавы... Громады скал
выплывают из дымки как розовые
айсберги. Красота непривычная,
гипертрофированная, действует вроде
допинга. На палубе все возбуждены.
Данилыч без всякой надобности щупает
паруса. То и дело звучит приказ "мористей",
ибо я в забытьи веду яхту на берег.
Сергей твердит, что открыл новый вид
навигации - без карты, по одной лоции;
он читает лоцию вслух, нараспев, как
сагу. По-моему, открыт новый вид не
навигации, а литературы; для нас, во
всяком случае.
Фиолент. Айя. Не
географические названия мысов, а
звуковые символы утопающих в
фиолетовом тумане скал. Произносишь -
"Кикинейз" - и во рту возникает
вкус винограда; "Сарыч" и "Дзиба"
перекатываются, стынут на языке, как
клички хищных птиц; и медным
колокольным благовестом накрывает
царственное имя "Меганом".
Вся эта восточная пышность в лоции
уравновешена сдержанным тоном
описаний. Они прежде всего точны. "При
подходе с норд-веста мыс Фиолент имеет
вид седла. У его оконечности лежит
приметный камень, похожий на грушу...
вблизи долины на берегу видны белая
осыпь и отвесный треугольный обрыв..."
Сергей читал, и мы видели: верно! Книга
разворачивалась по левому борту,
оживала и подтверждалась по мере
движения вперед. Удивительное чувство:
будто творишь, по описанию
воссоздаешь Крым.
- Освободи бинокль, боцман!
- Погоди... - Мористей! Что ж ты делаешь?!
- Погодите... маршрутов не видно...
Из путевых записей
Сергея.
На траверзе бухты Ласпи оторвать
Баклашу от бинокля стало
окончательно невозможно. Где-то в
этих местах он когда-то залез на
стенку.
- Именно тут я заработал радикулит! -
Альпинист сиял, будто заработал не
радикулит, а орден. Застрять посреди
скалы ночью, в январе месяце,
называется "поймать холодную".
Когда на голову падает камень,
считается, что на тебя "спустили
чемодан". Термины типа "поющего
крюка" непонятны. Лично меня
горные радости как-то не привлекли.
Умный в гору...
Сколько я выслушал,
сколько читал ответов на вопрос "зачем
вы лезете в горы" - и не было среди
них ни одного убедительного. По-моему,
сам вопрос лишен смысла. Умный в гору
не пойдет, это ясно.
Но у меня такое ощущение, Сергей, что
умный и на яхте не пойдет.
11.00: на подходе к Ялте.
Штиль. Матросы наконец поднялись.
На траверзе мыса Кикинейз горы
отодвигаются от моря. Красоты здесь
уже общеизвестные, кипарисно-курортные.
Берег все пышней расцветает дворцами,
зеленью, ароматом южных цветов. Все
гуще покрывает пляжи красно-коричневая
сыпь. Это тела сотен тысяч отдыхающих.
Прекрасная земля хворает
многолюдством; напротив Алупки
столько яблочных огрызков в море,
будто здесь только что съели целый сад.
- Неизбежные отходы цивилизации, -
формулирует Саша.
- Какая там цивилизация, вот оно! Мусор
не надо в море выкидывать! Засиженный
Эдем.
До Ялты час ходу.
Сергей нервничает:
- А вдруг нас прямо сегодня на Феодосию
выпустят?
- Отлично будет, - бодро откликнулся
Данилыч. - Сразу и пойдем.
Судового врача такой вариант не
устраивал. Я-то знаю, в чем дело: в
Одессе Сергей не успел получить
отпускных. Наш общий знакомый, Игорь
Шевченко, должен был взять деньги по
доверенности и привезти в Ялту. Игорь
в Ялте уже два дня, Сергей ему звонил,
но успеет ли встретиться? Немедленный
отход на Феодосию грозит финансовым
крахом.
- М-минуточку! Дело в том, что нас
обещали встретить... - Сергей начал
капитану что-то вполголоса
втолковывать. Не знаю, не знаю... По
части продвижения вперед Данилыч
беспощаден.
У него есть особая теория: "идти,
пока идется".
Оправданием спешки служит погоня за
"Мечтой". Данилыч не похож на
Вольтера, но если б соперника не
существовало, капитану следовало бы
его выдумать. Вот и сейчас я вспомнил -
и заволновался: что-то давно о них
ничего не слышно, о массовиках-затейниках.
Может, опять "потерялись"? Нет,
пока не обгоним - покоя не жди.
А вообще-то есть нечто
привлекательное в образе нашего врага,
нечто опереточное. Где захотели, там
стали. Пограничники нипочем, при
попутном - тридцать узлов. Летуны,
пижоны, а все-таки завидно. У нас
посуровей.
Саша, например, посуровей. Хотя и к
нему я с некоторых пор лучше стал
относиться. Начал его понимать.
Шерше ля фам, разумеется: не от матери
он писем ждет.
Подумайте о могучей силе чувства,
способного выгнать в море человека с
характером юного бухгалтера!
Подумал. Должен сказать, что механизм
этой гипотетической любовной истории
мне пока непонятен. А Даня, хитрюга,
все знает!
О нашем дневнике.
Пора бы подвести некоторые итоги.
Ясно, что все записать мы хронически
не успеваем. Нужен более тщательный
отбор фактов. Об отобранном -
подробней.
Второе (и главное). Не потерять бы
особое настроение праздничности
будней, в нем суть путешествия. О
смысле (это не то же самое) потом
рассуждать будем. Сейчас важно
сберечь свежесть профана.
Тут я, правда, понимать как раз
перестал: мы кто, путешествующие
профаны или уже не очень профаны?.. Сам
для себя не меняешься; тут требуется
взгляд со стороны.
Переговоры судового
врача с капитаном закончились, яхта
сбавила ход. Точно не знаю, что
наговорил Сергей, но Данилыч, похоже,
ожидал в Ялте встречи на высшем уровне.
- И по телевизору нас покажут?
- Этого не обещали, - краснел Сергей, - а
фотокорреспондент Шевченко будет.
- Тогда нужно, чтоб у нас был приличный
вид. Возьми швабру и еще разок скати
палубу.
Проклиная свою болтливость, Сергей
брал и скатывал.
Мы всячески тянули время: протащились
вдоль Ай-Петри, проползли мимо
Ласточкина гнезда и долго стояли на
рейде, зачем-то пропуская выходящие из
порта суда. Потом все корабли в порту
кончились. Новых поводов для задержки
не нашлось, и около двух часов "Юрий
Гагарин" медленно вошел в Ялту.
