Введите условия поиска Отправить форму поиска на сайте все яхты Web

Плавая в районах с самыми различными условиями погоды, он пришел к заключению, что вооружение иол с гротом меньшей площади и бизанью удобнее всего. Так оно и оказалось.

В австралийских водах у Слокэма состоялась встреча с тремя незадачливыми яхтсменами — дилетантами.

“...Это произошло 13 мая. Я только что кончил читать описание любопытных плаваний, совершенных в стародавние времена на допотопных судах. Яхта уже подходила к Порт-Маккуори, когда я увидел великолепное новое судно, стоявшее на якоре далеко от берега. Приблизившись к нему, я обнаружил, что это яхта “Акбар” (разумеется, это не настоящее ее имя), вышедшая из залива Уотсона тремя днями раньше “Спрея”, и что она побывала в беде. И не удивительно. Экипаж судна напоминал младенцев, заблудившихся в лесу, или бабочек, очутившихся в море. Владелец тендера, совершавший свое первое в жизни плавание, щеголял белыми парусиновыми брюками. Капитан, напяливший огромную яхтсменскую фуражку, до того как прийти на “Акбар”, был, видно, типичным китобоем с реки Маррам-биджи '. А штурман, бедняга, был глух, можно сказать, как пень, и почти так же неподвижен. Эти три “просоленных морских волка” и составляли экипаж яхты. Каждый из них знал о море и о судах не больше, чем новорожденный о потустороннем мире. По их словам, они направлялись в Новую Гвинею. Этим сосункам, пожалуй, повезло, что они так и не добрались до своего порта назначения.

С судовладельцем я был знаком раньше: он пожелал состязаться в скорости с бедным старым “Спреем” на переходе до острова Тёрсди. Естественно, я не принял вызова, потому что считал условия несправедливыми: как же, три молодых, полных сил яхтсмена на быстроходной яхте намерены соревноваться со старым одиноким моряком, плывущим на неуклюжей посудине! Кроме того, я ни при каких обстоятельствах не стал бы устраивать гонки в Коралловом море.

— Эй, на “Спрее”! — кричали они мне теперь.— Какая там ожидается погода? Ветра не будет? Может, нам стоит вернуться назад и оснастить судно заново?

Я про себя подумал: “Если когда-нибудь вернетесь, то заново оснащать не стоит”, а вслух произнес:

— Подайте мне буксирный конец, я вас оттащу в порт. И если вам дорога жизнь,— умолял я,— не огибайте мыса Хок: к югу от него уже зима.

Но они решили идти в Ньюкасл, поставив временное вооружение: грот у незадачливых мореплавателей разорвало, снесло даже бизань-мачту, и оборванные концы развевались на ветру. Словом, “Акбар” представлял собой жалкое зрелище.

— Вира якорь! — закричал я.— Вира якорь! Я отбуксирую вас в Порт-Маккуори. Это всего в 12 милях к северу.

— Нет! — крикнул в ответ хозяин яхты.— Мы намерены возвращаться в Ньюкасл. Мы его проскочили, когда шли сюда. Маяк не заметили, хотя видимость была достаточная.

Последние слова он прокричал нарочито громко, словно бы для меня, но, мне показалось, чересчур близко от уха штурмана. Я снова попытался убедить их, что их судно следует отбуксировать в порт-убежище, который находится совсем близко. Это им ничего бы не стоило; надо было лишь выбрать якорь и подать мне буксирный конец. Но горе-яхтсмены по своему невежеству отказались от моих услуг.

— Сколько у вас воды под килем? — спросил я.

— Не знаем. Мы утопили лот. Якорь-цепь вытравлена до жвака-галса. Мы измеряли глубину якорем.

— Пришлите тузик, я дам вам лот.

— Тузик мы тоже утопили,— отозвались с яхты.

— Господь поистине милосерден, не то вы и сами давно бы утонули. Прощайте.— Больше мне ничего не оставалось им сказать. А между тем пустяковая услуга, которую я им предложил, могла бы спасти их судно.

— Сообщите, что видели нас,— закричали с яхты, заметив, что “Спрей” пошел дальше.— Скажите, что мы остались без парусов, но нам наплевать и мы ни черта не боимся.

— Тогда дело ваше гиблое,— отозвался я и снова сказал : — Прощайте.

Я обещал, что расскажу о них, что и сделал при первой же возможности. Это же, в назидание потомкам, я делаю и теперь. На другой день я встретил паровое судно “Шерман”, шедшее на юг, и сообщил капитану о яхте, терпящей бедствие. Я заметил при этом, что будет человечно, если он отбуксирует яхту с незащищенной якорной стоянки куда-нибудь под прикрытие берега. Но экипаж яхты отказался от буксировки, причем вовсе не из-за отсутствия средств: ее владелец, недавно получивший наследство — несколько сотен фунтов,— имел при себе деньги. А в Новую Гвинею он шел, чтобы осмотреть остров и купить там землю. Через 18 дней я снова услышал об “Акбаре”, когда добрался до Куктауна. Развернув газету, я прочитал: “31 мая яхта “Акбар”, шедшая из Сиднея в Новую Гвинею с экипажем из трех человек, затонула в Кресент-Хед. Экипаж спасен”.

Чтобы погубить яхту, этим горе-морякам понадобилось всего несколько дней”.

Продолжая плавание, Слокэм миновал остров Хоум, остров Воскресенья, прошел проливом Торреса, отделяющим Австралию от Новой Гвинеи. Он встал на якорь в гавани острова Тёрсди, где пробыл непродолжительное время, а 24 июня снялся с якоря, отправляясь в долгий путь через Индийский океан.

Попав в зону пассатов, он добрался до Мадагаскара. Не следует забывать, что 24 июня в южном полушарии — ранняя зима, а вовсе не середина лета. Слокэм намеревался добраться до мыса Доброй Надежды не раньше лета, потому что на собственном опыте убедился, сколь бурны там воды в зимние месяцы. Он рассчитывал идти на запад не спеша, зайти по пути на Кокосовые острова (Килинг) и остров Родригес. Кроме того, во время пребывания на Кокосовых островах он вытащил “Спрей” на берег, чтобы просмолить днище. Кокосовые острова пришлись Слокэму по душе.

“Здешние женщины, в отличие от обитательниц других мест, где я побывал, не выполняют всю тяжелую домашнюю работу. Так, жительница Огненной Земли возрадовалась бы душой, завидев, как ее властелин — мужчина карабкается на кокосовую пальму. Мужчины — жители островов Килинг — не только ловко лазают по деревьям, но и строят отличные пироги. Здесь я встретил самых лучших судостроителей. Под сенью пальм здесь обитают великолепные мастеровые: визг продольной пилы и звон наковальни слышались с раннего утра до поздней ночи. Здешние жители унаследовали от первых поселенцев — шотландцев не только здоровую кровь северян, но и постоянство привычек. Ни одно благотворительное общество не сделало столько добра обитателям островов, сколько благородный капитан Росс и его сыновья, заимствовавшие у своего отца трудолюбие и бережливость.

Адмирал Фицрой, побывавший на “Бигле” в здешних местах, где многое “совсем не так, как у людей”, писал, что на этих необыкновенных, хотя и крохотных островах, крабы лакомятся кокосовыми орехами, рыбы едят кораллы, собаки ловят рыбу, люди ездят на черепахах, а двухстворчатые моллюски представляют собой капканы, опасные для людей; он писал еще, что морские птицы здесь садятся на ветви деревьев, крысы нередко устраивают гнезда на вершинах пальм.

Пока шлюп ремонтировали, я решил нагрузить его знаменитыми гигантскими тридакнами, которые водятся в бухточке неподалеку. И вот здесь, на виду поселения, экипаж “Спрея” едва не погиб. И вовсе не потому, что угодил ногой между створками моллюска, а потому, что не серьезно отнесся к подготовке перехода через бухту на шлюпке. Я пересекал океаны, успел совершить кругосветное плавание, но никогда не был так близок к роковой развязке, как во время этого плавания по лагуне, когда все доверил постороннему человеку, а он, слабый смертный, возможно, положился на меня. Случилось так, что я оказался в обществе беспечного африканского негра на неустойчивой лодчонке, на которой был поднят ветхий парус. На самой середине лагуны парус сорвало шквалом и шлюпку понесло в море, где нас ожидала бы неизбежная гибель. С подветренной стороны простирался безбрежный океан. С унынием я обнаружил, что в лодке нет ни весла, ни гребка. Якорь, правда, был, но троса не хватило бы даже для того, чтобы привязать к нему кота, а отнесло нас уже на довольно глубокое место. К счастью, мы обнаружили шест. Работая им изо всех сил как кормовым веслом (ветер немного ослаб), мы добрались до отмели, а оттуда дотащили лодку до берега. Ближайшая с подветренной стороны земля — Африка — находилась в трех тысячах миль...

Излишне говорить, что больше я так не рисковал. Тридакны были доставлены позже на надежной шлюпке. Выбросив три тонны балласта, чтобы освободить место и увеличить плавучесть судна, я погрузил взамен три десятка гигантских моллюсков.

22 августа “Спрей” на всех парусах устремился к дому. Подхваченный большими волнами, “Спрей” пронесся над злобно оскаленными рифами на краю атолла. Задолго до наступления темноты оставшиеся за кормой Кокосовые острова, населенные тысячью душ, настолько безгрешных, насколько могут быть безгрешны слабые смертные, исчезли из виду. Исчезли из виду, но навсегда остались в душе.”

Пожалуй, дольше всего Слокэм “гостил” на острове Маврикий. Там стояла превосходная погода, хотя у мыса Доброй Надежды по-прежнему бушевали штормы. Слокэм читал лекции в так называемой “Опере”, а свободное время обычно проводил в обществе друзей. На Маврикии ему безвозмездно разрешили пользоваться военным доком, где “Спрей” был квалифицированно отремонтирован. 26 октября капитан Слокэм покинул гостеприимный остров, воспользовавшись попутным бризом.

Хотя Слокэм и надеялся избежать штормов, но не тут-то было! К 30 октября он был на границе зоны юго-восточных пассатов и всю следующую неделю боролся с крепким юго западным ветром, задувшим после невероятно яростной грозы. По словам Слокэма, такой же шторм за все время плавания был только возле Огненной Земли.

Лишь 17 ноября “Спрей”, изрядко потрепанный штормами, прибыл в Дурбан.

В Дурбане Слокэм познакомился с представителями президента Крюгера, считавшего землю плоской, и имел с ними поучительную дискуссию, которая едва не закончилась потасовкой.

В Южной Африке капитан, естественно, познакомился и с самим Крюгером, который не преминул напомнить путешественнику, что он совершает плавание “по свету”, а не “вокруг света”.

“Поездка в Кимберли, Иоганнесбург и Преторию оказалась приятной. В Претории я встретился с господином Крюгером, президентом Трансвааля. Его превосходительство принял меня довольно тепло, однако, когда мой друг, судья Бейерс, представивший меня, упомянул, что я совершаю путешествие вокруг света, оказалось, что он невольно нанес неслыханное оскорбление почтенному государственному деятелю. И мы оба очень пожалели об этом. Господин Крюгер весьма резко напомнил судье, что земля плоска.

— Вы хотели сказать не “вокруг света”,— произнес президент,— а “по свету”. Вокруг света путешествовать невозможно! Невозможно!

Больше он не сказал ни слова ни мне, ни судье. Судья посмотрел на меня, я посмотрел на судью, которому, так сказать, следовало бы знать, что к чему, а господин Крюгер сверкнул на нас обоих глазами. Мой друг судья, похоже, смутился, а мне было весело. Ничто другое не могло позабавить меня больше, чем этот инцидент. Более яркой искры я не мог бы высечь из старого Пауля, славящегося своими сентенциями. Так, об англичанах Крюгер сказал) “Сперва они сняли с меня пиджак, а потом брюки”. Он также изрек: “Динамит — краеугольный камень Южно-Африканской республики”. Только безмозглые люди могут называть президента Крюгера скучной особой.”

Слокэм пробыл в Южной Африке до 26 марта 1898 года. Впереди был последний этап путешествия. Почти до самого побережья Штатов он шел на северо-запад. Приближался конец плавания, хотя “Спрею” предстоял еще далекий путь. Путь этот пролегал через острова Вознесения, которых он достиг 27 апреля, после месячного перехода.

Слокэм пишет:

“26 марта 1896 года “Спрей” покинул Южную Африку, край больших расстояний и чистого воздуха”, где провел время с пользой и удовольствием. Паровой буксир “Тайгер” оттащил мое судно от обжитого места у причала в Альфред-доках подальше в открытое море. Легкий утренний бриз, чуть наполнивший паруса “Спрея”, едва “Тайгер” отдал буксирный конец, вскоре совсем стих, и яхта, покачиваясь на крупной зыби, оказалась напротив Столовой горы и высоких пиков мыса Доброй Надежды. Какое-то время величественное зрелище отвлекало меня от невеселого положения, в которое я попал. Один из стародавних мореплавателей, кажется, сэр Френсис Дрейк, впервые увидев эту могучую вершину, воскликнул: “На всем протяжении кругосветного плавания впервые вижу я столь прекрасную картину и любуюсь столь великолепным мысом”.

Вид был действительно великолепный, но, если смотреть на берег долго да в штиль — он прискучит. Поэтому я испытал облегчение, заметив короткую крутую зыбь, предшественницу ветра, который в самом деле задул на следующий день. Тюлени, резвившиеся вокруг “Спрея” весь день, удивленно вытаращили глаза, когда вечером эта ленивая птица с опущенными крыльями встрепенулась и поплыла. Вскоре самые высокие горы исчезли из виду. Больше не было великолепной панорамы, зато где-то далеко впереди уже забрезжила путеводная звезда, указывающая дорогу к дому. Теперь в течение нескольких дней единственными спутниками “Спрея” были дельфины и другие обитатели моря, которым ничего не стоит пройти полтораста миль за сутки. Ветер дул от зюйд-оста и благоприятствовал “Спрею”: он шел полным ходом, а я тем временем с головой погрузился в чтение книг, которых мне надавали на мысе. Я читал день и ночь, а 30 марта даже постился. Я читал, забыв про голод, ветер и волны. Вдруг с кормы ударившая волна плюхнула прямо в каюту, замочив книгу, которую я держал в руках. Видно, надо было взять риф, чтобы судно не заливало.

31 марта задул устойчивый свежий зюйд-ост. “Спрей” нес грот с одним рифом, кливер и кливер-топсель, укрепленный на бамбуковом утлегаре, взятом с Ваилимы, и я тем временем наслаждался “Путешествием внутрь страны” Стивенсона. “Спрей” снова был великолепен — он несся, едва касаясь воды, лишь иногда вместе с многочисленными дельфинами, которые, резвясь, мчались рядом, подскакивал на пенящихся гребнях волн. Он снова оказался среди старых знакомых — летучих рыб, этих странных жителей океана. Стремительно выпрыгнув из воды, они с распростертыми крыльями летели навстречу ветру, описывали изящную кривую, затем касались гребня волны и снова взмывали в воздух. Они резвились день-деньской. В хорошую погоду самое лучшее развлечение в открытом океане — наблюдать беспрерывные прыжки этих удивительных существ.

В таком обществе невозможно было чувствовать себя одиноким, а чтение увлекательной книги еще более скрашивало мое плавание. Я находился на “Спрее” и в то же время плыл по Уазе на “Аретузе”. Лаг только успевал отсчитывать мили, которые оставлял за кормой “Спрей”. Так продолжалось до 11 апреля, наступившего для меня почти внезапно. Рано утром меня разбудила своим резким криком олуша, эта удивительная птица. Крик ее я воспринял, как вызов на палубу; она словно хотела сказать: “Капитан, земля!” Я тотчас поднялся наверх. Действительно, милях в двадцати впереди по курсу в тусклом свете утра виднелся остров Святой Елены.

Я едва удержался, чтобы не воскликнуть: “Какой крошечный остров!” В действительности же длина его 9 миль, а высота без малого 850 метров. Я достал из рундука бутылку портвейна и как следует приложился: я пил за здоровье моего невидимого рулевого — лоцмана с “Пинты”.”

На острове Святой Елены, месте ссылки Наполеона, Слокэм снова выступил с лекциями — сначала перед жителями Джемстауна, а затем перед губернатором, офицерами гарнизона и их знакомыми, собравшимися в резиденции губернатора.

На Святой Елене он пробыл до 20 апреля. После роскошного завтрака, устроенного в его честь губернатором, он, захватив “королевскую почту” для острова Вознесения, отправился в путь.

На острове Вознесения Слокэма встретили столь же радушно, его принял сам правитель острова. Именно здесь, для того чтобы, по его словам, “ни у кого не осталось и тени сомнения в том, что для совершения кругосветного плавания на яхте вполне достаточно одного человека и что “Спрей” все это время шел лишь с одним членом экипажа”, капитан Сло-кэм попросил помощника начальника гарнизона, некоего лейтенанта Иглза, произвести окуривание судна. Таким образом все могли удостовериться, что никто не прячется на судне. Окуривание было произведено, и Слокэм получил соответствующее свидетельство. Впрочем, в практической ценности его можно усомниться. Гораздо важнее, что таким образом все могли убедиться в том, что капитан Слокэм неспособен на обман.

Покинув остров Вознесения, “Спрей” направился на восток-северо-восток. Достигнув 30° западной долготы, яхта пересекла линию курса, которым она шла 2 октября 1895 года, в самом начале кругосветного плавания. Таким образом, круг замкнулся.

Хотя с точки зрения кругосветного мореплавателя последняя часть путешествия была второстепенной, но отнюдь не монотонной, Джошуа Слокэму везло если не на неприятности, то во всяком случае на приключения. Он не знал, что Соединенные Штаты вступили в войну с Испанией и по этому поводу рассказывает о забавном столкновении с линейным кораблем “Орегон”.

17 мая Слокэм прошел остров Дьявола и на следующую ночь в вахтенном журнале записал: “Широта 7° 13'N. Впервые за три года вижу Полярную звезду”. Он был почти дома. На живописном острове Гренада он выступил с лекцией, прежде чем 4 июня 1898 года сняться с якоря и взять курс к побережью Штатов. Здесь в последний раз ему отметили свидетельство, разрешающее плавать в одиночку (вокруг света).

Впоследствии документ этот был передан на хранение в Государственное казначейство в Вашингтоне.

Слокэм держал путь к мысу Гаттерас. На некоторое время в “конских широтах” ' и в Саргассовом море, этом болоте, его задержало безветрие, но налетевший 18 июня с юга шторм принес избавление. Вскоре судно было подхвачено Гольфстримом.

Нередко бывает, что мы, уже предвкушая победу, сталкиваемся с какими-то препятствиями: судьба словно напоследок испытывает нас. Так случилось и с капитаном Слокэмом. Пройдя тридцатую параллель, “Спрей” попал в шторм, во время которого порвался кливерштаг у топа мачты. Мачта начала качаться. Надо было взобраться на нее и укрепить временный штаг. Капитан предусмотрительно запасся блоками и тросами, а также энергией, необходимой для того, чтобы сделать это. Впоследствии он признал, что, не будь мачта достаточно прочной, она бы переломилась сразу, как только порвался штаг. (Изготовлена она была из нью-гэмпширской ели.) Вскоре кливерштаг был закреплен, зарифленный кливер поднят, и судно продолжало свой путь.

Но стихии жаждали жертв. 25 июня вблизи острова Файр, почти у самого дома, судно столкнулось с торнадо, который час назад нанес значительный ущерб Нью-Йорку. Однако бдительный капитан вовремя заметил опасность и успел убрать паруса. Рассказ Слокэма не оставляет сомнений в том, насколько жесток был ветер в торнадо, но капитан Слокэм и его храброе суденышко преодолели и эту бурю, подобно другим бурям, оставшимся в памяти людей лишь как символ торжества человека над силами природы. Назавтра установилась великолепная погода и после полудня “Спрей” обогнул мыс Монтаук-Пойнт.

В 13 часов 27 июня 1898 года Слокэм, отдав якорь, завершил плавание протяженностью свыше 46 000 миль, продолжавшееся почти три года. “Спрей” ни разу не давал течи и был таким же крепким, как в начале плавания. Чтобы окончательно поставить точку, Слокэм отвел “Спрей” в Массачусетс и поставил его у той же кедровой сваи, которую забил в день спуска “Спрея” на воду. По словам Слокэма, привести яхту ближе к дому было невозможно.

Когда капитан отправился в кругосветное путешествие, ему исполнился 51 год. Пройдя 46 000 миль, он окреп, набрался опыта и по-настоящему увидел “дивные дела божьи и чудеса его мира”.

Слокэм плавал на “Спрее” до 1909 года, когда ему исполнилось 65 лет. В том роковом году капитан на судне, снаряженном для дальнего плавания, шел из Бристоля к устью реки Ориноко. Он неоднократно пересекал судоходные линии. Океан уже не был (сравнительно) безопасен, как в былые времена. Смял ли Слокэма какой-нибудь пароход, неизвестно. Известно лишь одно — ни его самого, ни его славного суденышка никогда больше не видели.

Для моряков, находятся ли они на яхте или же сидят в удобном кресле, раскуривая трубку перед пылающим камином, книга Слокэма — бесценное наследие, и как практическое руководство, и как бесхитростное, толковое, необычайно увлекательное описание одиночного плавания вокруг света. Последнее издание книги вышло в 1948 году. Впервые же книга появилась в 1900 году. Какой бы меркой мы ни захотели мерить, книга “Вокруг света в одиночку” — одна из замечательнейших в мире книг.

А что же сказать о самом “Спрее” — этом славном маленьком судне, которое “ни разу не давало течи”? Первоначально это был так называемый “североморский рыбак”, построенный, по словам Слокэма, примерно в конце XVIII века. Впрочем, таким было лишь его предположение, так как никаких документов не сохранилось. “Спрей” имел тогда вооружение шлюпа, то есть одну мачту, отодвинутую довольно далеко к носу. Последним его владельцем был капитан Ибен Пирс, житель Нью-Бедфорда. Именно он подарил судно Джошуа Слокэму. Подарок был не особенно щедрым, поскольку, можно с уверенностью сказать, судно к тому времени отжило свой век.

Слокэму пришлось заново отремонтировать шлюп, что он и сделал с чрезвычайной тщательностью и знанием дела. Согласно правилу Ллойда, судно, называемое “Джейн”, после капитального ремонта ставшее новым, по-прежнему числится под тем же названием. Слокэм отметил, что судно перестраивалось так постепенно, что трудно сказать, когда перестало быть “Джейн” и стало новым.

Слокэм тщательно отбирал материал для постройки. Киль судна был вытесан из равнинного белого дуба. Из того же дерева были шпангоуты и брештуки — выгнутые куски дерева, соединяющие планширь с форштевнем.

На обшивку “Спрея” пошли полуторадюймовые доски, изготовленные из джорджийской сосны. Сосновыми же были фальшборты и палубный настил. Общая длина судна составляла 11 метров, ширина на миделе 4,25 метра. Высота трюма была 1,4 метра; рубка на 0,9 метра превышала палубу, чтобы в каюте можно было выпрямиться. Спал Слокэм в основной каюте, расположенной в кормовой части. В носовой готовил пищу; провизия хранилась в трюме. Чистая вместимость составляла 9 тонн.

Корпус “Спрея” был типичным для его класса: довольно плоские обводы в кормовой части, не слишком значительная осадка. Носовая часть, заканчивавшаяся изящным буш-притом, имела полные обводы. Когда “Спрей” вышел из Бостона, он имел вооружение шлюпа, но в южноамериканских водах Слокэм укоротил бушприт и грота-гик, установил в корме небольшую бизань-мачту, переоборудовав, таким образом, свое судно в иол. Кроме того, он мог при желании ставить кливер-топсель, укрепленный на утлегаре. Штурвал находился в корме. Слокэм закреплял его при помощи оттяжек, надеваемых на верхние спицы. Перед штурвалом стоял закрытый колпаком компас с небольшим окном для наблюдения. Попасть в кормовую каюту можно было по сходному трапу, расположенному по левому борту. В носовой каюте трап был расположен в диаметральной плоскости. Тузик был переделан Слокэмом из дори типа “Кейп Энн”. Перевернутый вверх дном, тузик лежал на палубе между обеими рубками и был прочно принайтовлен. Позади тузика, перед главной рубкой, находилась судовая помпа, по бокам которой стояли две бочки с водой.

Грот представлял собой четырехугольный парус гафельного типа, а бизань была небольшим рейковым парусом. Судя по всему, “Спрей” мог идти самостоятельно — это качество судна неоценимо для мореплавателя-одиночки. Слокэм писал, что ему не приходилось подолгу отыскивать положение руля, при котором судно шло бы постоянным курсом. При слабом ветре “Спрей” редко приводился к ветру сам по себе, но при свежем ветре он вел себя, как всякое хорошо сбалансированное судно. Во время перехода от острова Тёрсди до Кокосовых островов, занявшего 23 дня, Слокэм всего один час стоял на руле! Это ли не рекорд! И как Слокэм гордился своим судном! Это видно в каждой строчке. Заключительные слова его книги таковы: “Когда я плыл на своем судне, дни проходили счастливой чередой.” Джошуа Слокэм был действительно счастливцем.

' Название горной речки в Австралии, где появление кита более чем невероятно.

' “Конские широты” — субтропические широты (полоса по обе стороны от экватора между 35° к северу и югу), где преобладают слабые ветры и часты штили. В эпоху парусного флота суда, шедшие в Вест-Индию, подолгу застревали в этой полосе, и из-за недостатка пресной воды и фуража лошади, погруженные в трюмы, гибли.— Прим. пер.

	Введите условия поиска Отправить форму поиска на сайте все яхты Web