Введите условия поиска Отправить форму поиска на сайте все яхты Web

Шторм стихал, и к полу дню появилось солнце. По меридиональной высоте солнца и механическому лагу, который я никогда не выбирал, я определил, что судно шло этим курсом в течение суток.

Мне стало гораздо лучше, но я был еще очень слаб и потому не отдал рифов ни днем, ни в следующую ночь, хотя ветер стал слабее. Расстелив на палубе мокрую одежду, я улегся на солнцепеке и уснул. Во сне меня посетил, разумеется, ночной гость.

— Правильно сделали, что послушались меня ночью,— произнес он.

— Если вам угодно, я охотно буду наведываться во время плавания — просто из любви к приключениям.

Закончив фразу, он снял свой берет и исчез так же таинственно, как и появился. Очевидно, он вернулся на свою призрачную “Пинту”. Проснулся я ободренный — сном и посещением бывалого моряка. Подняв с палубы одежду, успевшую просохнуть, я выбросил за борт все сливы, остававшиеся на судне.”

Погода постепенно улучшалась. 4 августа впереди по курсу Слокэм заметил землю. То была Испания. В 15 часов “Спрей”, завершив первый этап своего плавания, отдал якорь в гавани Гибралтара. Слокэм всегда был уверен в себе — за целую жизнь на море он приобрел немалый опыт,— а теперь безгранично доверял и своему суденышку, которое так хорошо вело себя по отношению к нему, и рулевому с “Пинты”.

Слокэм так рассказывает о гостеприимстве, оказанном ему и его шлюпу в Гибралтаре:

“...Да полноте! — ответил мне по-американски просто адмирал Брюс, когда я поблагодарил его за любезное разрешение поставить “Спрей” у стенки, а также за паровой буксир, подтащивший меня к причалу.

— Насчет места все в порядке, если оно вас устраивает. Когда захотите продолжить плавание, мы вас снова оттащим от причала. Может, вам требуется какой-нибудь ремонт? Эй, на “Гебе”, не одолжите ли мастера-парусника? “Спрею” нужен новый кливер. Да пришлите и плотника, пусть осмотрит судно. Добро? Послушайте, дружище, вы, должно быть, жали вовсю, если совершили переход за какие-то двадцать девять суток! Ничего, здесь вы как следует отдохнете.

Даже за линейным кораблем британского королевского флота “Коллингвуд” в Гибралтаре так не ухаживали, как за “Спреем”.

Позже меня окликнули:

— Эй, на “Спрее”! Миссис Брюс хотела бы побывать на судне и ознакомиться с ним. Сможете ли принять ее сегодня?

— Вполне! — весело отозвался я.

На другой день на шлюпке побывали и оставили свои записи в вахтенном журнале сэр Ф. Керрингтон, тогдашний губернатор Гибралтара, и другие должностные лица и командиры линейных кораблей. И снова потом раздался окрик:

— На “Спрее”! Мистер Рейнолд, командир “Коллингвуда”, свидетельствует свое почтение и просит прибыть запросто в 16.30. Не позднее 17.30.

Я тонко намекнул, что гардероб мой не слишком разнообразен и денди из меня не получится.

— Вас ждут в цилиндре, сэр, и во фраке!

— Тогда я не смогу принять приглашения!

— Да плюньте вы! Поезжайте в чем есть. Только и всего!

— Есть плюнуть, сэр!

На “Коллингвуде” меня ожидал теплый прием — лучшего трудно было бы ожидать, даже если бы я надел цилиндр высотой с пароходную трубу. Едва лишь гость становится на ступеньку трапа, англичанин забывает свою чопорность, и уж если предлагает прийти запросто, то и сам держится именно так.”

Слокэм добрался до Гибралтара, рассчитывая пройти Средиземным морем и Суэцким каналом в Красное море, а оттуда двигаться на восток. Но в Гибралтаре планы его изменились. Морские офицеры, постоянно воевавшие с пиратами, которые действовали у побережья Северной Африки, убедили его изменить маршрут. Слокэм послушался совета и отправился снова через Атлантику, держа курс на острова Зеленого Мыса и далее на Южную Америку.

Меня всегда интересовали первоначальные замыслы капитана Слокэма, так как это был опытнейший мореход, изучивший ветры, которые использовались капитанами парусных судов в ту эпоху. Если вы взглянете на карту мира, то заметите, что господствующие ветры — пассаты дуют с юго-востока и в Индийском океане, и в южной части Тихого. Иными словами, если, пройдя Красным морем, проложить курс из Адена в юго-восточном направлении в сторону пролива, носящего имя Торреса, и Австралии, то судну наверняка придется идти против ветра. То же самое можно сказать и о судне, направляющемся из Австралии в Южную Америку, если оно спустилось далеко на юг и попало в зону господствующих там западных ветров.

Зато, огибая мыс Горн, благодаря западным ветрам судно попадет в особо благоприятные условия. Судно же, идущее на запад, чтобы попасть в Вест-Индию, может воспользоваться северо-восточными пассатами. Такой маршрут выбирают почти все современные кругосветные путешественники.

Разумеется, они могли бы идти и Панамским каналом.

Слокэму поневоле пришлось огибать континент с юга, близ мыса Горн, где западные ветры особенно свирепы. Можно предположить, что Слокэм сначала намеревался пробиваться через Индийский океан, где дуют встречные юго-восточные пассаты, в сторону Австралии, а затем с попутными западными ветрами идти к мысу Горн, откуда, как видно на карте, он смог бы двигаться вдоль побережья Южной Америки на север по направлению к Вест-Индии, подгоняемый течением Рейнольдса, которое движется по кругу, как показано на карте. Воспользовавшись западным участком течения, он попал бы в Мексиканский залив.

Но из за возможного нападения пиратов он вынужден был испытать на себе “слепую ярость мыса”. Кстати, по иронии судьбы он все-таки подвергся нападению у побережья Западной Африки, не говоря о еще более настойчивой атаке жителей Огненной Земли.

Вот как Слоком описывает нападение пиратов у берегов Африки:

“...В понедельник 25 августа “Спрей” вышел из Гибралтара, ничего не теряя, оттого что пришлось изменить первоначальный, более короткий маршрут. Военный буксир оттащил шлюп подальше от скалы, закрывающей ему ветер. Тотчас наполнились паруса “Спрея”, и он устремился снова в Атлантику. Я хотел держаться подальше от побережья — пристанища пиратов. Но едва отошел мористее, как заметил, что из ближайшего порта вышла фелюка, ринувшаяся догонять “Спрей”. Мне не удалось избежать встречи с пиратами и разбойниками! Я изменил курс, фелюка тоже. Оба судна шли быстро, но расстояние между нами сокращалось. “Спрей”, молодчина, выжимал из себя все, что мог, но, несмотря на мои старания, он иногда рыскал к ветру. Слишком большой была площадь парусов и это становилось небезопасным. Надо было на что-то решиться: взять рифы или потерять мачту, что для меня означало бы конец. Я решил взять рифы, пусть даже пришлось бы принять абордажный бой.

Я живо зарифил грот, обтянул его в тугую, на все ушло не больше четверти часа, но фелюка за это время приблизилась настолько, что можно было разглядеть хохолки на головах ее матросов, за которые Магомет будто бы потащит их в рай. Судно их мчалось словно ветер. Я понял, что это потомственные пираты. Судя по всему, они собирались таранить меня. Однако возбуждение, написанное на их лицах, вмиг сменилось страхом и злобой. Пиратское судно, имевшее слишком большую парусность, попав на гребень большой волны, рыскнуло к ветру. Картина вмиг изменилась.

Спустя три минуты волна догнала “Спрей”. От ее удара шлюп затрясло, гика-шкот порвался и гик покатился к вантам. Я бросился к кливер-фалу и мигом спустил кливер. Без переднего паруса, с рулем, положенным на ветер, шлюп рывком привелся к ветру. Дрожа от возбуждения, я спустил и закрепил грот и сломанный гик. Каким образом мне удалось сделать это, прежде чем парус разорвало, не могу ронять. Я поднял кливер, и, не оглядываясь на фелюку, спустился в каюту за винтовкой и патронами. По моим расчетам, пираты должны были находиться совсем рядом, поэтому надежнее было смотреть на них сквозь прорезь прицела. Вглядевшись в туман, я и за милю вокруг не увидел ни одного паруса. Шквал, сломавший мне гик, снес на фелюке мачту. Я заметил, что разбойники — их было с дюжину — стараются вытянуть из воды обломки рангоута. Да почернит их лица аллах!”

Из Гибралтара на острова Зеленого Мыса Слокэм следовал маршрутом крупных парусников, ходивших к западу от этого архипелага. Затем парусные суда шли обычно с северо-восточными пассатами и пересекали экватор примерно по 25° западной долготы; миновав зону экваториального затишья, они встречали юго-восточные пассаты и шли в крутой бейдевинд, пока не попадали в полосу западных ветров. Затем они добирались до мыса Доброй Надежды, огибали его и до самой Австралии шли с попутным ветром.

16 сентября Слокэм оказался в штилевой полосе, в “унылом краю”, по его словам; за десять суток “Спрей” прошел всего 300 миль. В конце этого утомительного периода “Спрей” поймал юго-восточный пассат, который “наполнив паруса, резво подгонял судно, шедшее к берегам Бразилии”. Возможно, ветер сам решил, куда плыть Слокэму. Действие юго-восточных пассатов началось, когда капитан был на 4° с. ш. и 29° 30' з. д. Достаточно взглянуть на карту, чтобы заметить, что Слокэм находился ближе к Южной Америке, чем к Африке!

Вот тогда-то, когда “Спрей”, выйдя из Буэнос-Айреса, шел вдоль побережья Южной Америки, встретилась одна из тех гигантских волн, которые время от времени возникают на море и рассказы о которых напоминают истории о необыкновенно большой форели, сорвавшейся с крючка. В таких случаях можно полагаться лишь на слово рассказчика. Пожалуй, все, кто следит вместе с нами за плаванием Слокэма, согласятся, что старый моряк не склонен к преувеличениям и ему можно верить. Вот что пишет Слокэм.

“...Мой шлюп благополучно прошел залив Баня-Бланка, а затем залив Сан-Матиас и грозный залив Сан-Хорхе. В надежде избежать приливных течений, в здешних прибрежных водах опасных для больших и малых судов, все мысы я обходил на расстоянии около полусотни миль. Но, избежав одних опасностей, шлюп сталкивался с иными. Так, однажды, когда “Спрей” под зарифленными парусами шел вдоль побережья Патагонии, на судно с ревом ринулась чудовищная волна. В мгновение ока я спустил паруса, а сам взвился вверх по дирик-фалу, чтобы не оказаться смытым за борт, и тут над собой, выше клотика, увидел ее мощный гребень. Огромная гора воды обрушилась на судно. Оно задрожало всеми шпангоутами и повалилось на бок под страшной тяжестью, но сразу же выпрямилось и гордо понеслось по волнам. В течение, пожалуй, целой минуты я висел над судном и не мог разглядеть ни клочка палубы. Возможно, прошло и меньше времени, но и оно показалось мне вечностью, ибо я вспомнил всю свою жизнь. Не только прошлое молниеносно промелькнуло перед моим мысленным взором, я успел принять решения относительно будущего, на выполнение которых ушла бы уйма времени.

Помню, прежде всего я решил, что, если “Спрею” удастся уцелеть на этот раз, я обязательно построю более крупное судно с такими же обводами. Я все еще надеюсь выполнить этот свой обет. Другие клятвы, которые труднее сдержать, я дал, видно, поддавшись душевной слабости. Это событие, так меня напугавшее, оказалось еще одной проверкой мореходных качеств “Спрея”. Теперь-то я был уверен, что мы сумеем одолеть грозный мыс Горн.

Слокэму действительно пришлось трудно, когда он огибал Южную Америку. Обогнув мыс Кабо-Вирхенес, он вошел в Магелланов пролив. Встречный ветер заставил его лавировать. С трудом пройдя мимо мыса Фроуорд и оставив мыс Пилар по левому борту, он вышел в Тихий океан. Но в Тихом океане Слокэм попал в жестокий шторм. В приливном течении возле мыса Пилар мореплаватель, по его признанию, страдал морской болезнью. Чем мористее он уходил, тем выше становились волны, вздымавшиеся как водяные горы. Так продолжалось четверо суток. Представьте себе, каково приходилось этому человеку — одному, на таком утлом суденышке, как “Спрей”!

“...3 марта “Спрей” вышел из Порт-Тамара, держа курс на мыс Пилар. Ветер дул от северо-востока, и мне очень хотелось, чтобы он не менялся, пока судно не отойдет подальше от берега. Но, увы, надежда оказалась тщетной. На северо-западе сгущались тучи, вскоре начался дождь, что не предвещало ничего хорошего. “Спрей” быстро приближался к мысу Пилар. Шлюп смело вошел в Тихий океан и тотчас же был встречен штормом, окатившим его сверху донизу. Повернуть обратно было невозможно, даже если бы я захотел: землю скрывал ночной мрак. Ветер крепчал, и я взял третий риф. Волнение стало беспорядочным и потому предательским. В такую погоду старые рыбаки вспоминают молитву: “Помни, о господи, судно мое так мало, а твое море так велико!” Теперь видны были лишь мерцающие гребни волн, скалившие свои белые зубы, когда “Спрей” швыряло из стороны в сторону. “Все отдам, лишь бы оказаться в открытом море! ” — воскликнул я и поднял все паруса, какие только могло нести судно. Целую ночь шлюп шел полным ходом, но утром 4 марта ветер изменился на юго-западный, затем снова на северо-западный и задул с ужасающей силой. “Спрей”, хотя и тотчас оказался без парусов, с голыми мачтами, продолжал двигаться. Ни одно судно в мире не могло бы выдержать такой свирепый шторм. Я понимал, что такой ветер может продолжаться несколько суток, что пробиться на запад вдоль побережья Огненной Земли невозможно. Ничего не поделаешь, придется продолжать путь в восточном направлении. Ко всему, чтобы спасти судно, можно было идти только по ветру. И шлюп понесся на юго-восток, словно чтобы обогнуть мыс Горн. А волны вздымались и падали, с неистовством рассказывая свою бесконечную повесть. Рука, породившая водяные горы, хранила “Спрей”. Теперь шлюп шел с зарифленным стакселем и туго выбранными шкотами. Я вытравил с кормы два длинных каната, чтобы судно лучше держалось на курсе, а волны, вскипавшие позади, рассекались ими. Руль закрепил в диаметральной плоскости судна. Шлюп резво бежал, совсем не принимая на палубу воды. Несмотря на ярость шторма, “Спрей” оставался невредимым и держался с достоинством:

в его мореходных качествах я уже давно не сомневался.

Приняв все меры к обеспечению безопасности судна, я спустился вниз и, улучив минуту, сварил котелок кофе, приготовил доброе баранье жаркое по-ирландски. Я не изменял своему правилу — есть горячую пищу. Однако мористее мыса Пилар, где было быстрое приливное течение и невероятно большие волны сталкивались друг с другом, аппетит у меня пропал и я некоторое время не стряпал. (Скажу вам по секрету, меня здорово укачало!)

В первый же день шторма “Сирей” подвергся труднейшим испытаниям: пожалуй, никогда еще в этом районе волнение не было столь жестоким; самые же бурные в мире воды именно тут, близ мыса Пилар, этого угрюмого стража мыса Горн.

Вдали от берега волнение было не слабее, но представляло меньшую опасность для судна. “Спрей” то птицей взлетал на гребень волны, то камнем падал в ложбину между валов, то взлетал, то падал...

Дни шли за днями, я вел им счет, и они полны были напряженного и восторженного — да, да! — восторженного волнения.

Проходя Магеллановым проливом, Слокэм, опасавшийся нападения жителей Огненной Земли, по совету старинного друга, капитана Педро Замблиха, прежде чем уйти в каюту спать, набросал на палубу сапожных гвоздей. Этот нехитрый прием сослужил ему хорошую службу. Пытавшиеся ограбить шхуну огнеземельцы “...взвыли словно стая гончих” и, прыгнув в свои пироги, устремились к берегу, правда, лишь после того, как Слокэм поторопил их, раза два выстрелив вверх: винтовка и патроны у него всегда были наготове.

Отойдя от мыса Пилар, Слокэм приблизился к суше уже возле Хуан-Фернандес. Этот прекрасный остров трогательно описан им в книге. Пребывание на острове доставило ему огромное удовольствие. Затем он направился на запад, к зоне пассатов, которые помогли бы ему добраться до Маркизских и иных романтических островов в южной части Тихого океана. Вот что писал об этом плавании Слокэм:

“...Пересекая Тихий океан даже при самой благоприятной погоде, вы в течение очень долгого времени находитесь наедине с природой и, так сказать, наглядно осознаете всю необъятность моря.” О переходе с островов Хуан-Фернандес на Самоа Слокэм рассказывает:

“...43 дня одиночества — казалось бы, длительный срок, но на самом деле время это промчалось незаметно, словно на крыльях, и вместо того, чтобы сделать заход на Нуку-Хива (без него вполне можно было обойтись), я пошел прямо на Самоа. На этот переход понадобилось еще 29 суток, так что всего я пробыл в море 72 дня. Но я не скучал и недостатка в обществе не испытывал: даже коралловые рифы были моими спутниками, вернее, они не позволяли мне чувствовать себя одиноким. А до Самоа рифов было предостаточно.

Главным из немногочисленных событий во время пути от Хуан-Фернандеса до Самоа была едва не закончившаяся катастрофой встреча с огромным китом, который неспешно бороздил океан. Случилось это ночью, пока я спал. Заслышав храп и возню (верно, кит начал отгребать в сторону от судна), я выскочил на палубу и тут же кит, ударив хвостом о воду, окатил меня с головы до ног. Чудовище, видимо, испугалось и ринулось на восток, я же продолжал свой путь на запад. Вскоре еще один кит, очевидно спутник, проплыл в том же направлении, что и первый. Больше я китов не встречал, да и не очень этого жаждал.

Вблизи островов или коралловых рифов возле судна появлялись голодные акулы. Стреляя в них, я испытывал удовольствие, словно стрелял в тигров. Да и то сказать, ведь акулы — тигры моря. Пожалуй, ничто так не страшно моряку, как встреча с голодной акулой.

Вокруг судна постоянно кружили птицы. Подчас какая-нибудь из них садилась на клотик и разглядывала сверху

“Спрей”, очевидно, изумляясь его странным крыльям: теперь шлюп нес огнеземельский грот, подобно плащу Иосифа сшитый из множества лоскутьев. Суда встречались редко:

на протяжении многодневного плавания через Тихий океан я не видел ни одного.

В плаваниях рацион мой состоял из картофеля, соленой трески и галет, которые я выпекал два-три раза в неделю. Кофе, чаю, сахару и муки у меня всегда было вдосталь. Обычно запас картофеля тоже был достаточным, но в этот раз я лишился этого лакомства, прежде чем добрался до Самоа. Без картофеля я остался посреди океана по милости некоего Мануэля Карросы — наполовину янки, наполовину португальца. С ним я познакомился на Хуан-Фернандес, где он едва не обобрал меня до нитки, да и потом доставлял немало неприятностей. Я всегда гордился тем, что умею заключать выгодные сделки. Но этот португалец с Азорских островов родом из Нью-Бедфорда, подсунувший мне “свежий” картофель вместо старого, отборного, который мне дали на “Колумбии” (с бушель, а то и больше), доказал, что я ему в подметки не гожусь. По его словам, мой картофель понадобился ему, чтобы “семена освежить”. Только в море я обнаружил, что клубни “свежего” картофеля испещрены какими-то отвратительными желтыми полосками и несъедобны. Я завязал мешок Карросы и стал доедать старые запасы, полагая, что, когда проголодаюсь по-настоящему, вкус картофеля Карросы улучшится. Три недели спустя я снова развязал мешок и оттуда вылетели тучи насекомых! Весь картофель португальца превратился в мириады насекомых! Не раздумывая, я завязал мешок и швырнул его за борт.

Но в остальном с провизией у меня обстояло неплохо даже во время продолжительного перехода через Тихий океан. На островах мне всегда удавалось найти лавчонку и пополнить запасы продуктов. Отсутствие свежего мяса я восполнял свежей рыбой, во всяком случае в зоне пассатов, где ночью летучие рыбы натыкались на паруса.

После каждой ночи, кроме лунных, я собирал урожай свежей рыбы, вытаскивая ее из шпигатов у подветренного борта. К мясным же консервам я почти не прикасался.

16 июля около полудня “Спрей” отдал якорь в Апиа, административном центре Самоа. Вместо того чтобы тотчас отправиться на берег, я натянул над палубой тент и просидел там до позднего вечера, наслаждаясь мелодичным пением жителей Самоа.

Потом со стороны берега появилась пирога, в которой сидели три молодые женщины. Оказавшись у борта “Спрея”, прелестный экипаж поднял весла. Одна из женщин после традиционного приветствия “Талофа ли!” (“Привет тебе, вождь!”), спросила:

— Шкун из Амелика?

— Привет вам,— отозвался я и ответил,— да.

— Ты плыть один?

— Да,— снова ответил я.

— Не верю. С тобой были другие люди, ты их скушал. Ее спутницы засмеялись этой шутке.

— Зачем ты так далеко плыл? — поинтересовались 'они.

— Чтобы услышать ваше пение, миледи,— сказал я в ответ.

— О, талофа ли! — воскликнули мои гостьи и принялись петь.

В числе тех, кого встретил в Апиа Слокэм, была миссис Роберт Луис Стивенсон. Она пригласила моряка в Ваилйми, дом, в котором она жила и в котором Роберт Луис Стивенсон написал столько произведений. Капитан Слокэм был большим поклонником писателя. Нетрудно представить себе его радость, когда миссис Стивенсон подарила ему четырехтомную “Лоцию Средиземного моря”. Хотя лоция вряд ли могла пригодиться Слокэму, подарок был для него очень ценным: то была одна из самых любимых книг знаменитого писателя, которые он имел обыкновение перечитывать, когда им овладевала страсть к путешествиям. Миссис Стивенсон сделала дарственную надпись на форзаце первого тома и поставила свою подпись.

Не в пример многим кругосветным путешественникам XX века Слокэм, покинув Самоа, направился к берегам Австралии. Он оставил за кормой острова Фиджи и южнее Новой Каледонии попал в весьма крепкий шторм; по-видимому, начинался период штормов. Правда, погода не баловала его и сразу после ухода с Самоа. Во время этого жестокого шторма “Спрей” был замечен французским почтовым судном, которое по прибытии в Сидней сообщило морским властям, что шлюп “основательно треплет”. В действительности же палуба “Спрея”, целого и невредимого, была сухой, в то время как “пассажиры пакетбота ходили в салоне по колено в воде”. Общеизвестно, что тяжелое паровое судно во время шторма качает сильнее, чем небольшой парусник. Парусное судно взлетает на волнах во время сильного волнения, а на крупный пароход обрушиваются сотни тонн воды.

И все же Слокэм с обычной для него скромностью значительно преуменьшает трудности на пути в Ньюкасл. После непродолжительного отдыха он пошел на юг и сутки спустя был в Сиднее. Слокэм и его “Спрей” произвели сенсацию. В Сиднее, как и в других портах (за исключением Пернам-буку), в которые он заходил, с него не потребовали уплаты портовых сборов. Иначе было в Мельбурне. Правда, взимая там по 6 пенсов с каждого посетителя своей яхты, он вскоре собрал нужную сумму — 6 шиллингов 6 пенсов. Читая между строк, можно понять, что старый капитан считал невежливым брать с него какие-либо сборы!

“Приближалось лето, и сиднейская гавань пестрела разноцветными парусами яхт. Некоторые суда подходили, чтобы взглянуть на потрепанный штормами “Спрей”, кружили возле него. В Сиднее меня встретили словно старого друга. В течение нескольких недель шлюп неоднократно менял место стоянки, и не раз его посещали разные славные люди.

Распространенный в Сиднее тип яхты — это широкий шлюп, с огромной площадью парусов. Но такие суда нередко .опрокидываются, потому что здешние яхтсмены носятся словно викинги. В Сиднее я видел самые различные суда, начиная от великолепных паровых катеров и парусных тендеров и кончая шлюпками и гичками, на которых местные жители катаются по заливу. Здесь у каждого есть свое судно. Если какой-нибудь молодой австралиец не в состоянии купить яхту, он строит ее сам, и обычно так, что не стыдно показать людям. В Сиднее “Спрей” стряхнул с себя лоскутный огнеземельский грот и облачился в новое убранство — подарок коммодора Фоя. Мой шлюп был даже назначен флагманом Летучей эскадры залива Джонстона во время регаты, которую ежегодно устраивают сиднейские колумбы. Они разрешили “Спрею” участвовать в ней, решив в конце концов, что он представляет свой собственный клуб и в пылких по-австралийски, хотя и не слишком утонченных выражениях, воздали моему шлюпу должное.

Быстро пролетело время, и 6 декабря 1896 года “Спрей” покинул Сидней. Я решил возвращаться домой и рассчитывал, обогнув мыс Луин, идти на Маврикий. Поэтому я двигался вдоль восточного побережья Австралии на юг, в сторону Бассова пролива”.

Слокэму понравились австралийцы, а он понравился им. Из Мельбурна он пошел на юг, а потом повернул на запад, пройдя Бассовым проливом, отделяющим континент от острова Тасмания. Во время стоянок в австралийских портах он выступал с рассказами о своем плавании. За первое выступление, состоявшееся в помещении, которое предоставила одна шотландская леди, он получил гонорар 3 фунта стерлингов. Он прочитал еще несколько лекций, неизменно имевших успех в портах Австралии, например, в Куктауне, куда он прибыл 31 мая.

Насколько суеверен был Слокэм, видно из его рассказа о том, как он задел край рифа “М” в проливе Большого Барьерного рифа. “Спрей” ударился о риф и сразу соскочил с него. Слокэм отчетливо увидел внизу зловещие скалы, но тут вспомнил, что “М” — тринадцатая буква алфавита. То обстоятельство, что судно, мчавшееся на всех парусах, не получило повреждения, ударившись о выступающую часть рифа, пожалуй, и впрямь может убедить: старый моряк не напрасно считал своим счастливым числом тринадцать!

Теперь “Спрей” нес вооружение иола, то есть имел две мачты — грот-матчу и бизань-мачту (много короче первой). Слокэм переделал вооружение, находясь еще в южноамериканских водах: укоротил бушприт и грота-гик и укрепил на корме небольшую бизань-мачту.

	Введите условия поиска Отправить форму поиска на сайте все яхты Web