 |
Глава шестнадцатая ПАССАТЫ И ЭКВАТОРИАЛЬНЫЕ ШТИЛИ В понедельник 24 апреля в 03.30 я пересек экватор. Было слишком рано, чтобы немедленно отпраздновать это знаменательное событие. Экватор встретил меня своими штилями, долгими периодами безветрия, которые сменяются легкими ветерками от всех румбов компаса. В промежутках между ними ливни. В полдень находился в 21,5 мили от экватора. Палящий зной заставил меня чуть ли не каждый час обливаться полными ведрами морской воды. Палуба в кокпите так раскалилась, что жгла ноги; приходилось охлаждать ее водой. Отметил пересечение экватора пинтой эля из бочонка, хранившегося в трюме, и поднял тост в честь Нептуна, надеясь, что это принесет мне счастье. Надо ловить свою удачу! По случаю праздника снова заработала “корабельная парикмахерская”, и клиент был подстрижен. Мое плавание в поясе юго-восточных пассатов сопровождалось каким-то странным явлением. Мне постоянно чудилась земля на видимости, и каждый раз я испытывал психическую встряску, хотя отлично знал, что вокруг нет никакой земли ближе, чем остров Фернанду-ди-Норонья, в 350 милях прямо на запад, да еще скал острова Рокас, в 200 милях на левом траверзе. Думается, что все дело объяснялось необычайно хорошей видимостью: в поле зрения попадали облака, находившиеся далеко позади и ниже линии горизонта, а их вершины легко можно было принять за очертания любой суши. Продолжал медленно продвигаться на север. Каждая миля в этом направлении там, в экваториальной полосе штилей, стоила пяти в любом другом месте. В интервалах между тропическими ливнями выпадали менее обильные осадки, точно на перекрытие каюты все время был наведен шланг. Совершенно изводили бесконечные перемены направления ветра, и в ночь на 25-е я записал в журнал: “К чертям все на свете! Пойду попробую уснуть”. Но в полдень того же числа я с удовольствием отметил хороший суточный переход в 142,5 мили. Небывалая удача для полосы штилей! Обнаружилось, что за 19 дней я израсходовал 20 галлонов пресной воды из 40-галлонной цистерны. Решил пополнить запасы, пока еще не вышел из зоны ливневых шквалов. В потускневшее зеркало моего большого секстана солнце было плохо видно, и пришлось обратиться к маленькому секстану для гидросамолетов. Мне его дала после войны в 1945 году Мария Блюитт 1. Этот инструмент очень удобен для тесных помещений маленьких яхт, меня он просто восхищает! Есть, правда, и у него один недостаток: очень трудно читать отметку высоты на шкале. Мария, видимо, считала этот дефект очень серьезным. Мне не хватало штурманской карты Северной Атлантики (я забыл захватить этот лист при отъезде), но по карте адмиралтейства я уже был за весенней мартовской границей северо-восточных пассатов, хотя все еще в 660 милях к югу от летней августовской границы. С нетерпением ждал северо-восточных пассатов. В следующий тропический ливень
подсоединил водосборник грота-гика к
цистерне За 24000 миль пути, пройденного к 26 апреля, я видел всего одну рыбу, если не считать летучих. Но в этот день вокруг сновали мириады мелких тунцов. Они выскакивали из воды, совершая причудливые прыжки, то совершенно вертикальные, то очень длинные по настильной кривой. Вот два тунца разминулись в воздухе, прыгнув навстречу друг другу! Около двух десятков сизых птиц с заостренными крыльями и хвостами, наполняя воздух своими криками, ныряли в воду в 10 футах от яхты, их полет удивительно напоминал голубиный. Это оживление продолжалось около шести часов, начиная с 11.00. Скопище рыб и птиц явно было как-то связано с “Джипси мот”, ибо и те и другие крутились с обоих бортов и по носу судна. Вокруг больше нигде не было ни рыб, ни птиц. Возможно, они кормились рыбешками, которые кишели возле “Джипси мот” и принимали яхту за кита. На яхте то и дело приходилось раскидывать мозгами, чтобы придумать новое решение проблемы: чем, например, заменить снасть, если она вышла из строя, или как избежать неприятностей в опасный момент. К более важным проблемам добавлялась масса всяческих мелочей. Так, я всегда читал за едой, но долго не мог придумать, как бы пристроить журнал на качающемся столике, перед подвесным креслом, ведь площадь его доски ограничивалась 12,5 на 17,5 дюйма. Внезапно меня осенило. Я расшил журнал и, отбирая по одной странице, ставил ее перед собой. Это расширило мои возможности заниматься познавательным и развлекательным чтением. Решив эту проблему, я принялся и за цветные воскресные приложения к газетам, которые собирал до самого выхода из Сиднея. Случайно удалось открыть, что чтение текста, непрерывно двигающегося вместе с качающимся столиком, отличное упражнение для глаз. Иногда мне чудились странные вещи. Так, незадолго до пересечения экватора мне казалось, что яхта идет по слегка поднимающейся поверхности океана как бы в гору. Некоторое время я был этим слегка обескуражен, но примерно в 240 милях от экватора опять обнаружил то же явление. Только на этот раз море шло на подъем во все стороны, а яхта как бы плыла в блюдце. Через область экваториальных штилей “Джипси мот” шла так, точно перед ней была открыта зеленая улица. Вечером 26 апреля ветер отошел по часовой стрелке на север-северо-восток. К следующему полдню уже не оставалось сомнений, что я попал в северо-восточный пассат. Прилетел прелестный слабый ветерок (около 3 баллов), и началось восхитительное, хотя и не быстрое плавание. Вытащил подводную вертушку лага с восточного борта яхты, так как рассчитывал, что крен на протяжении оставшихся 1400 миль уже не изменится. Старик Нептун, очевидно, милостиво принял тост, провозглашенный мной в его честь при пересечении экватора. Решил нацедить эля из бочонка и еще раз выпить за его здоровье, надеясь на дальнейшую благосклонность. В камбузе мне не так повезло. Испек золотистый бисквитный пуддинг и заранее пускал слюнки, но когда положил его на тарелку, началась морская болезнь, и я не мог проглотить ни кусочка. Тогда взялся печь хлеб. Это было глупо, так как уже спустилась ночь и вскоре глаза мои начали слипаться. Засыпал я на ходу и все-таки провозился с чертовым хлебом целый час. Никак не мог понять, почему нижний каравай в духовке совсем не пропекся внутри. Это было новостью, такого еще не случалось. Особенно странно было, что верхний каравай отлично пропекся. Обычно мне приходилось возиться именно с верхним, которому не хватало жара. Видимо, в этот раз духовка слишком перегрелась и корка нижнего каравая быстро пропеклась, тогда как середина осталась сырой. К этому времени меня стало нестерпимо тянуть на свежую рыбу. 28 апреля нашел на передней палубе двух летучих рыбок, забившихся под свернутые паруса. А вдруг на борту побывали и другие рыбки, но их смыло волной обратно в море? Чтобы помочь своим гостьям не расставаться со мной, протянул кусок мелкоячеистой сети вдоль подветренного борта на баке. Это было недурно придумано. На следующее утро нашел в ловушке двух летучих рыбок, которые иначе непременно оказались бы за бортом. Правда, рыбки-невелички едва достигали 7-8 дюймов, но зато у меня было лакомое яство. Очевидно, в летучих рыбках есть какое-то важное питательное вещество, которого нет в рыбных консервах. Двадцать девятого апреля кончились свежие (гм!) яйца и был съеден последний грейпфрут; осталось всего по одному апельсину и лимону. Любопытно, что фрукты так долго выдерживали совсем неподходящие условия: сырость, страшную болтанку и жару. В какой-то степени я даже радовался, что покончил с яйцами. С течением времени я со все нарастающим страхом разбивал очередное яйцо. Многие треснули еще при аварии близ Сиднея; снаружи почти на каждом яйце чернели пятна плесени, образовавшейся из-за сырости, но не все они были поражены изнутри. Сыр тоже испортился. В каюте усиливалась вонь, которую я сначала приписывал гниющим фруктам и овощам. Но и после того, как я проверил их запасы, вонь продолжала усиливаться. Меня просто тошнило всякий раз, как я проходил через каюту. В конце концов выяснилось, что отвратительный запах исходил от пяти сыров, уложенных в пластмассовый ящик. Сверток карт упал на него и сшиб крышку, выпустив злых духов на волю. Сыры разложились и так воняли, что вызывали головокружение. Было нелегким испытанием выбросить их за борт. У меня, правда, оставалась еще одна головка, завернутая в несколько листов “Иллюстрейтед Лондон ньюс”. На вкус этот сыр был хорош, хотя и с крепким душком, но после чудовищной вони от других головок я уже не мог выдержать и этого запаха. Последняя головка тоже полетела на корм летучим рыбкам. Кончалось горючее для дизеля. Какого же дурака я свалял, что не захватил достаточного запаса в бидонах. С наступлением темноты решил зажечь штаговый огонь, так как пересекал пароходную линию Нью-Йорк - Кейптаун. Чтобы сэкономить электроэнергию, заправил дешевый керосиновый фонарь, изготовленный одной американской фирмой (в Гонконге). Когда я поднял фонарь на бакштаг, язычок пламени затрепетал на ветру. Казалось, он не прогорит и 30 секунд, но фонарь ни разу не погас. Этой ночью я записал: “Большое событие! Впервые увидел Полярную звезду. Теоретически она видима, начиная от экватора, но облачность и атмосферная дымка мешали мне полюбоваться на нее в столь низких широтах. “Джипси мот” бежит вперед. Перестал прокладывать курс по карте: не могу твердо держать циркуль, трясутся руки”. За приподнятым настроением, в котором я тогда находился, последовали неприятности: возобновились боли в правом локте. Рука так меня мучила, что я начал опасаться, не сломана ли кость. Боль не давала спать. Я заметил, что становилось немного легче, если держать локоть над головой. К несчастью, как только я засыпал, рука падала на лицо, и прощай сон! Позднее обнаружил, что локоть не болит, если я делаю тянущие движения или держусь за какой-нибудь предмет, это казалось мне сверхъестественным. Зато боль становилась нестерпимой, когда я пытался толкать что-нибудь, хотя бы одним пальцем этой руки. Обмотал локоть четырехметровой креповой повязкой, и болезненные ощущения стали слабей. Когда начинаешь думать о том, к каким неприятным последствиям может привести перелом руки, то все предстает в самом мрачном свете. Печальный денек выдался для меня! Помимо боли в руке, я чувствовал себя отравленным. Двигался неуверенно, голова кружилась, в ушах шумело. Выполнив самую необходимую работу, сразу же ложился в постель. Как-то умудрился все-таки сделать все самое нужное, правда, ругаясь и кряхтя. В результате суточный переход составил 181,5 мили. Днем я вдруг догадался, почему мне было так плохо: предполагаемые приступы морской болезни, выводившие меня из игры, наступали каждый раз после того, как я распивал австралийское шампанское. Осушив полбутылки, я больше ничего спиртного в рот не брал. Полбутылки шампанского - это всего два стакана, а я чувствовал себя совсем больным, как после сильного отравления. Думается, что морская качка превращала шампанское в яд. Весь день 30 апреля самочувствие было отвратительным, в ушах гудело, казалось, что вот-вот я взлечу на воздух. Растворил в стакане воды чайную ложку соды, надеясь, что она поможет в беде. Первомай был не лучше; все шло шиворот-навыворот. Летучие рыбки, приготовленные к завтраку, снаружи подгорели, а внутри не прожарились, к тому же они оказались слишком жирными. Большой каравай хлеба не пропекся, как и в прошлый раз, хотя я держал его в духовке полтора часа. Стукался больным локтем о все окружающие предметы, но чаще всего о ступеньки трапа, когда брался за рукоятки насосов, чтобы накачать морской и пресной воды, или за спуск раковины в камбузе. То и дело ушибал локоть об острые края лебедок в кокпите. Свалял дурака, вступив в рукопашную схватку с устройством для взятия рифов на грота-гике. В механизме что-то заело, и мне вздумалось налечь изо всей силы на рукоятку. Она соскочила, и я ужасно больно ударился локтем. Тут я рассердился на самого себя за хандру и записал в вахтенном журнале: “Я чертовски неблагодарен! Мне еще повезло, что справляюсь с насосами и лебедками, слава богу, могу двигать локтем и достаточно силен, чтобы справиться с завтраком”. Плавая в этих водах, наблюдаешь любопытное явление. Там, где я был 1 мая, солнце висело над самой головой, под углом 30' от вертикальной плоскости судна, что равно 30 милям на поверхости Земли. За несколько минут солнце переходило с почти чистого востока почти на запад. За 16 минут пять раз брал высоту солнца, и полуденное место по навигационному счислению оказалось всего в 1 миле от четырех позиционных линий. Суточный переход составил 171 милю. Отравление (или что-то другое) вызвало сильную рвоту, и 2 мая я весь день пролежал в койке, пытаясь уснуть. Отдохнув, почувствовал себя лучше, что оказалось весьма кстати. К вечеру ветер резко усилился и плавание становилось довольно тяжелым. Опять облачился в рейтузы и шерстяную фуфайку, с грустью вспоминая недавнее тепло. Вытащил пижаму и лишнее одеяло. Поднял китайский фонарь, ругаясь на чем свет стоит. Очень уж кидало! Этот фонарь, безусловно, волшебный, он страшно мигает, огонек в нем мечется из стороны в сторону, но никогда не гаснет, как бы ни бесновался ветер и какие бы трюки ни выделывала яхта. Фонарик не только надежно горит всю ночь, но его даже трудно погасить утром! Видел летучую рыбку, мелькнувшую в темноте, как ночная птица. Три другие внезапно появились прямо над форштевнем, резко повернули, чтобы не удариться о судно, и умчались по ветру. Что за чудные творения эти летучие рыбки, как тонко продуманы их корпус и оснастка. В поясе северо-восточного пассата “Джипси мот” шла хорошим ходом, но плавание было тяжелым, почти все время при 30-узловом ветре. Крен на левый борт достигал 55°, а в среднем, я бы сказал, - 35°. С какими неудобствами связано круглосуточное пребывание в каюте при таком крене и сильной качке, трудно передать, но я принял твердое решение вести “Джипси мот” на самой высокой скорости, какую только она способна развить2. Между тем в бейдевинд яхта может идти своим парадным ходом только при крене 20-45°. В бурных водах южных широт я не осмеливался вести яхту на полной скорости с таким сильным начальным креном, ибо ее могло перевернуть большой волной. Но здесь, в области пассата, можно было не опасаться встречи с исключительно большими штормовыми волнами. На 2 мая суточный переход составил 170 миль, а 3 мая - 188 миль. “Джипси мот” боролась с непогодой, ныряла и кренилась на волне. Из-за больной руки долго провозился с заменой 300-футового кливера на 200-футовый. Просто поразительно, как много работы выпадало на долю правой руки, хотя я почти одинаково свободно владею левой. Как ни старался поменьше нагружать свою десницу, с нее хватало и этого. Рука отекла, ниже локтя появилась продолговатая опухоль длиной около 4 дюймов, шириной 2 дюйма. Она воспалилась и причиняла сильную боль 3. В полдень 3 мая установил, что не хватало всего 164 миль, чтобы недельный переход составил 1200 миль. Вопреки вполне обоснованному предубеждению против этого паруса поднял трисель. Разумеется, “Джипси мот” тотчас накренилась по палубе. Записал: “Подветренный борт сильно погружается в воду, когда ставлю этот парус”. На следующее утро, несмотря на сильную боль в локте, умудрился поставить грот, предварительно убрав трисель. Оставил повязку на руке, казалось, что она немного облегчает боль и, кроме того, в какой-то степени защищает от ушибов. В полдень внес в вахтенный журнал торжествующую запись: “Здорово! Мы своего добились. Переход за последние сутки составил 179 миль, что дало общий итог за неделю 1215 миль”. Требовалось срочно отметить такую победу! Мы с папашей Нептуном снова приложились к пивному бочонку. Старина Неп вполне заслужил самый сердечный тост в его честь. Ведь, чтобы добиться такого успеха яхтсмену-одиночке, нужно исключительное сочетание благоприятных условий, а это случается раз в жизни. Ветра было вполне достаточно, без особо сильного волнения на море, которое обычно ему сопутствует. Мало того, ветер был как раз того направления, какое требовалось, и я был твердо уверен, что ни ветер, ни зыбь не могут внезапно настолько усилиться, чтобы опрокинуть яхту. Итак, я осушил два стакана: один - за здоровье Нептуна, другой - за свое собственное. Из стакана Нептуна вылил содержимое в океан. (Ничуть не удивлюсь, если после моего плавания морской бог сделается постоянным потребителем уитбрэдовского пива.) Шел почти точно по тому пути, которым следовали клипера в апреле. Синь океана стала приобретать более темный оттенок, и 5 мая “Джипси мот” начала встречать поля саргассовых водорослей. Их желто-бурые ленты всплывали по ветру. Все еще держался свежий ветер от норд-ост-тень-норда. Достиг кромки пояса северо-восточных пассатов и весело готовился к последнему рейсу по их царству. В полдень отметил новый великолепный переход в 180 миль. Клубок саргассовых водорослей зацепился за весло автоматического рулевого управления; пришлось ломать голову, как от него избавиться. Вода так сильно прижимала водоросли, что не хватало силы оттолкнуть их багром. Решил заняться этим позже, если водоросли не отцепятся сами. “Джипси мот” снова принялась за свои проклятые штучки: либо катилась под ветер, либо рыскала к ветру и останавливалась, как вкопанная. В 21.00 записал в вахтенном журнале: “Черт возьми! Уже с 16.00 только и делаю, что меняю Галсы. После ленча собрался было поспать. До этого яхта шла превосходно, но, как только я забрался в койку, пять раз рыскала к ветру и готова была остановиться, как скованная, если бы я этому не мешал. Пришлось тянуть шкоты и т. п., а теперь не мудрено, что локоть отчаянно разболелся”. Ночью встал, чтобы отыскать кодеин, так как рука не давала спать. Прочел главу из книги моего старого приятеля Генри Уильямсона “Бобер Тарка”. Читая о том, как охотники преследовали Тарку, я так увлекся, как будто впервые раскрыл эту книгу. К полудню 6 мая суточный переход составил 175 миль. После полудня вышел из зоны пассатов. Они сопутствовали мне дольше, чем я ожидал, и яхта оказалась на 200 миль западнее апрельского курса клиперов. Думается, что клипера выжидали, пока стихнут северо-восточные пассаты, прежде чем поворачивать на север. За последние восемь дней “Джипси мот” сделала 1416,5 мили, преимущественно по прямой линии. Это составляет 177 миль в сутки при средней скорости 7,4 узла 4. Считаю, что плавание в пассатах было самым легким за весь переход, и к тому же меня баловала чудесная погода.
|
 |
|
