В детстве меня водили гулять на
бывшую Соборную площадь. Здесь,
посреди цветочной клумбы, был
сооружен странный лабиринт бетонных
ям, канав и желобков. По воскресеньям
их заполняли водой, сизолицый
массовик что-то объяснял туристам, и
весь понедельник воды еще хватало на
то, чтобы пускать по канавам бумажные
кораблики. Лабиринт назывался сложно -
"Модель Единой Водно-Транспортной
Системы европейской части СССР,
соединяющей Белое, Балтийское,
Каспийское, Азовское и Черное моря".
В центре модели сидел на лавочке сам
Иосиф Виссарионович, покрытый
серебрином, как небогатая
кладбищенская ограда.
Через несколько лет бетон по краям
желоба растрескался, воду наливать
перестали. Массовик ушел в Деды Морозы.
Однажды весной остатки сооружения
снесли и клумбу целиком засадили
цветами. В Сибири строились новые ГЭС,
новые массовики с тем же казенным
энтузиазмом, говорили о Братске, о
Красноярске, а Единую Водную как-то
забыли. Вернее, перестали вспоминать;
это было верным признаком того, что
там все в порядке. Каналы готовы,
работают, нормально пропускают суда -
о чем же говорить? К ним привыкли.
На эту тему - о краткости людской
памяти, о судьбе исполненных
начинаний - так и тянет
пофилософствовать. Особенно если хоть
немного знаешь историю создания
Единой Водной.
И особенно если сидишь на мели, а до
конца путешествия осталось три дня...
О соединении Дона и Волги мечтал еще
Петр. В Россию был приглашен
британский инженер Бертран Перри;
трассу будущего канала проложили
через реки Шать и Оку. Итогом
нескольких лет труда явились
Епифанские шлюзы, которые летом
начисто пересыхали. В надежде
улучшить водоснабжение строители
пробили дно Иван-озера; этот
решительный шаг окончательно
обезводил гидрокомплекс, даже
верховья Дона обмелели. Времена были
суровые и простые: Бертрана Перри, как
главного виновника, согласно
патриархальным обычаям эпохи лишили
не только прогрессивки, но и головы. А
судоходный канал так и остался мечтой.
Все это - факт, вошедший в энциклопедии;
вовсе не выдумка Андрея Платонова.
Прошло две с половиной сотни лет.
Попытки связать Дон и Волгу - через
Иловлю и Камышинку, через Иван-озеро и
Оку - возобновлялись, но снова
безрезультатно. Казнить иностранных
инженеров постепенно отвыкли; когда
француз Леон Дрю предложил соединить
реки в месте их наибольшего сближения,
проект признали, во-первых,
грандиозным; во-вторых, неисполнимым;
но француза не тронули. Было уже
начало XX века.
А между Калачом-на-Дону и Царицыном на
Волге грузы так и волокли посуху; и
живучие традиции петровских строек
были увековечены статьей Добролюбова,
написанной в 1858 году, во время замены
местной "конно-железной" тяги на
паровую. Статья называлась "Опыт
отучения людей от пищи".
Есть в русской литературе редкая
способность: говоря о сиюминутном,
сегодняшнем, она умеет заглянуть в
будущее. Хотя, конечно, масштаб
будущих "отучений" и опытов над
людьми Добролюбов не мог себе
представить.
Ну, чьим трудом в конце концов был
прорыт канал, чьими костями выложено
его русло - это все вещи известные. В 1952
году здесь прошло первое судно. Я
вовсе не хочу сказать, будто, идя на
яхте по трассе бывшего волока, только
и вспоминаешь его долгую жутковатую
историю. О создателях канала думаешь
скорее с невольной благодарностью,
живо представляя, каково было бы
втроем тащить на себе восьмитонную
яхту.
Просто иногда начинает казаться, что
по-старому - волоком - было быстрей...
И особенно это чувство усиливается,
когда садишься на мель.
II
Вообще-то идти по каналу легко. Здесь
не бывает, штормов, негде заблудиться,
нет встречного течения, как в реке.
Идти по каналу приятно. Уютные
водохранилища, которые даже странно
называть этим неуклюжим словом,
поросли камышом и водяными лилиями. На
участках "искусственного ложа",
за его кромкой, облицованной камнем,
открывается панорама лежащей далеко
внизу долины. "Подводные прорези"
- углубленные речушки - вьются среди
лугов. Дизель-электроход "Касимов"
плывет по колосящейся ниве. У него
глуповатый и смущенный вид, словно сам
"Касимов" остро переживает свое
сходство со сноповязалкой. Сонные
рыбаки ловят в канале сонных карасей.
Навстречу движется баржа, на палубе
сохнет белье, и простыни, просвеченные
солнцем, похожи на небольшие теплые
айсберги... Только одно нарушает
идиллию продвижения по каналу:
очередной шлюз. Шлюзы - основная
помеха волго-донской навигации.
Если, конечно, не принимать во
внимание такую случайность, как мель...
"Красиво!" - думаете вы, когда
впереди, над плоской степью,
воздвигается и царит нечто вроде
египетского храма, бастиона Сен-Жерве
или городского элеватора. Издали шлюз
воспринимаешь в отрыве от его
гидротехнической сущности.
Вблизи шлюз напоминает крепость.
Иногда ее мож но взять штурмом. Вы
подходите к мощным воротам шлюза № 13;
они открыты. Не обольщайтесь:
поджидают вовсе не вас, не одесскую
яхту без всяких прав на шлюзование. В
камеру медленно вползает "Касимов".
При виде "Юрия Гагарина" он
неприязненно гудит. Теперь главное -
нахальство. Вы должны проскочить под
самым носом у судна. На ваших лицах
должна быть уверенность и легкое
возмущение. Вы уверены, что ворота
открыли перед "Гагариным", и
возмущены тем, что
двадцатипятитысячетонный "Касимов"
лезет туда же. Шлюзовщики что-то
кричат. Гудок "Касимова"
срывается на визг. Не обращайте
внимания: вы уже внутри. Чтобы выгнать
яхту, пришлось бы задним ходом
выводить дизель-электроход. На это,
учитывая мировой энергетический
кризис, никто не пойдет.
Но чаще ворота шлюза закрыты, брать
его приходится измором. Просить, чтобы
яхту прошлюзовали, нет смысла:
диспечтеру шлюза № 12 только что
звонил коллега со шлюза № 13. Тут уже
знают: пришли одесские нахалы.
Остается одно: ждать. Вы
останавливаетесь и на виду у
шлюзовщиков купаетесь, собираете
ягоды, поете долгие степные песни. Тут
весь расчет на психологию: находясь на
работе, наблюдать чужой отдых
утомительно. У воды прохладно, а
бетонные стены пышут жаром. У людей
пикник, а до конца смены еще шесть
часов. Примерно так, глядя на яхту,
рассуждает любой нормальный человек.
И рано или поздно ворота открываются.
- Какого черта?! - орет мегафон. - Или
туда, или сюда!..
Попадаются, конечно, люди-кремни,
способные часами следить за тем, как
хорошо другим. Но тогда, рано или
поздно, раздраженно гудя, из-за
поворота вываливается дизель-электроход
"Касимов". И осуществляется
вариант штурма.
III
Но вот мы внутри, в шлюзовой камере.
- Малый ход! - излишне спокойно
командует Данилыч.
- Есть малый!
- Меньше! Самый малый... Самый!!! - Мотор
глохнет вовсе. Рядом быстро
проплывает влажная стена. Накинуть
швартовый конец на кнехт с первого
раза никогда не удается - вероятно,
потому, что каждый член команды
приготовил свой собственный, заветный
швартовый. Данилыч предпочитает
пеньковый канат толщиной в бедро,
Сергей - нейлоновый репшнур. Мне запал
в душу стальной тросик.
- Кидай! - кричит шкипер, и Сергей
начинает судорожно распутывать узел,
в который свились нейлон и сталь. Не
выпуская из рук штурвала, Данилыч
шарит ногой по палубе, пытаясь
нащупать пеньковый конец. Но на нем
стою я.
Яхта теряет ход и перестает
управляться. Трахх-шшшррр! - левая
скула "Гагарина" ударяется о
бетон и с тошнотворным звуком
полирует его неровности.
"Отпихнись!" - У капитана такой
голос, будто камень сдирает с
фальшборта его собственную кожу. Яхта
отходит от стенки и беспомощно
зависает на месте. Нужно опять
заводить мотор, но он не заводится. Я
жму на пусковую кнопку, как
обезумевший воротила Пентагона.
"Ты зажигание включил?" -
спрашивает Сергей. Мне он что-то
последнее время не нравится. Тем более
что он, черт возьми, прав: зажигания я
не включил. Траххшшррр... - "Касимов"
подработал винтом, и нас опять прижало
к стенке. Мы перегибаемся за борт,
пытаясь уцепиться хоть за какую-то
трещинку в бетоне. Работать
приходится в позе человека, внезапно
застигнутого радикулитом. Кроме всего
прочего, движения сковывает
спасательный жилет.
В приличный ресторан не пускают без
пиджака, а в шлюз - без жилета. Это
нечто вроде смирительной рубашки, в
которую вшиты кирпичи из пенопласта.
Два кирпича вмонтированы в воротник и
подпирают уши. Люди обычно тонут из-за
судорожных движений, которые они
совершают в воде; спасжилет в этом
смысле гарантирует полную
безопасность. Двигаться, тем более
судорожно, в нем невозможно.
Яхта медленно ползет вдоль стенки.
За спиной раздается смех: экипаж "Касимова"
подает соленые морские советы.
"Продай жилетку! Ниже нагнись, ниже...
ай, хоро-шо!.." - Поскольку голову в
жилете не повернуть, мы сообщаем свои
ответы бетону. Из-за эффекта отражения
звука это все равно, что выругать себя
самого. Наконец Данилыч накидывает
петлю на кнехт. В камеру врываются
потоки воды, яхта поднимается рывками,
тычется в стену, норовя свернуть
бушприт, а сверху раздается голос
какой-то предприимчивой бабки. Она
предлагает ведро абрикосов.
- Вот оно! - говорит Данилыч.
- Спасибо, мать. Ничего нам уже не надо,
- говорю я.
- А почем кило? - спрашивает Сергей.
Потом ворота открываются. Впереди
поджидают новые шлюзы.
IV
Эта мель была некоторым излишеством,
точкой, для верности поставленной
даже не над "и", а над "ы".
Продольный профиль Волго-Донского
канала похож на двойную лестницу-стремянку;
каждая ее ступень - шлюз. К вечеру
первого августа яхта еще не поднялась
к водоразделу. Мы преодолели три
ступени; оставалось десять. Вывод
напрашивался сам собой: какая там
Астрахань! О "гонке со временем"
старались и не вспоминать.
В команде ожили суеверия.
- Ну что, отдохнем? - равнодушно спросил
Данилыч, когда впереди показался
паром через канал, и два залива по
бокам парома, и дед-паромщик для
консультации.
- Вечер добрый! Ставайте, тут глубоко -
потонуть фатит! - Дед был рад случаю
поговорить.
Он радушно показывал на тот залив, что
побольше.
- Сколько метров? У нас осадка большая.
- Большая! Третьего дня тут дура поболе
вашей стояла. Люди тоже городские...
- Какая дура - яхта? Катамаран?!
Попандопуло... то есть "Мечта"...
стаксель, стаксель какой - рыжий?!
- Ну, - неуверенно моргнул дед. -
Приятелей ищете?
Мы его уже не слушали. Значит, он все-таки
существует, этот невидимый,
неуловимый враг. И по-прежнему впереди,
возможно, уже на Волге... Теперь жди
неприятностей. Знать бы только, каких!
- Вы как хотите, - решительно сказал
Данилыч, - а я в этом заливчике не стану.
Вот оно.
Сергей согласно кивнул. Решение было
мудрое - береженого бог бережет. Дед
что-то кричал, но мы завели мотор,
обогнули паром и зашли в тот залив, что
поменьше. Вернее, хотели войти; ибо на
полном ходу "Гагарин" на что-то
мягко наткнулся, юзом пополз к берегу
и стал. Бушприт, видавший два моря,
уперся в куст ежевики. На том же кусте
расположилась какая-то небольшая,
чисто сухопутная птичка. Она не
улетела: глумливо перекинула слева
направо головку и скосила на яхту
безбоязненный черный глаз. Кышшш!!!
