Утром стало ясно, что Данилыч
выздоравливает.
- Подъем! - неслось над Чушкинским
коленом Керчь-Еникальского
судоходного канала. - Через два часа
отходим!
- Куда отходим? - Я неохотно выглянул из
спальника. - Который час?
Оказалось, что "уже девять". Вчера
перед сном судовой врач накормил
шкипера и жаропонижающим, и
снотворным; иначе, конечно, было бы "уже
шесть". Экипаж молчаливо бунтовал,
продолжая спать, и Данилыч прибег к
монологу...
Греческое слово "монолог" в
энциклопедии определено как "прием
классической драмы - речь, которую
произносит одно из действующих лиц
большей частью самому себе, чтобы
выяснить положение и душевное
состояние других действующих лиц".
Данилыч трактовал это понятие иначе.
Наше положение и душевное состояние
были ему предельно ясны. Нельзя также
сказать, что речь капитана
предназначалась самому себе; но и не
нам.
Монолог был обращен к неким безличным
"тем, кто", "им" и "некоторым".
Это придавало ему черты
публицистичности, пугающей широты.
Шкипер ничего не утверждал, никого не
обвинял - он лишь размышлял вслух и,
как Гамлет, бился над неразрешимыми
загадками бытия.
- Зачем идти на яхте тем, кто спит? -
риторически недоумевал он. - А если
дрыхнешь, то зачем идти на яхте? Сидели
бы себе спокойно дома. Спать или плыть
- вот оно в чем вопрос!
Начинать утро шекспировской
трагедией невыносимо. Я спрятал
голову в спальник, но сладкозвучные
периоды, усиленные эхом от бетонной
стенки дока, настигали и там. Не
отличаясь особой убедительностью, они
были необычайно занудны и потому
быстро вели к цели. Я решительно полез
из спальника.
Сергей тоже не спал - но и не шевелился.
Мешок с его телом лежал на палубе.
Готический нос судового врача был
обращен к небу. Я отвернулся.
- Вот оно так, во сне и жизнь пройдет! - с
новой силой воззвал Данилыч.- Из люка
показалось заспанное лицо Саши. Через
десять минут мы с ним уже брели по
Керчи, разыскивая погранзаставу. Что
касается Дани, то он даже не проснулся.
II
Освещенный солнцем, город лениво
вступал в воскресенье. Несмотря на
ранний час, заметно припекало.
Немногие прохожие держались в тени
домов.
Как сильно разнится публика,
дефилирующая по крымским городам! В
Евпатории контингент смахивает на
младших научных сотрудников. В
Севастополе преобладает нечто военно-морское
и командировочное. В Ялте можно
встретить кого угодно - от товароведа
до директора овощной базы. Далее к
востоку, не считая пионеров "Артека"
и писателей Коктебеля, ранг публики
выравнивается. На отдыхе в Феодосии -
полновесные представители простых
трудящихся. И, наконец, в Керчи те же
трудящиеся - уже не на отдыхе.
После лихорадочной экзотики курортов
здесь веяло чем-то полузабытым.
Сегодня Керчь отдыхала; но
чувствовалось, что в отличие от Ялты
недавно она и работала.
Погранзастава размещалась далеко от
порта, на тишайшей пыльной улице.
Дежурный долго не мог взять в толк,
чего мы хотим.
- "Юрий Гагарин"? - недоумевал он. -
Ну? Так зачем вы пришли?
- За "отходом", - твердо сказал
Саша. - И "приход"
зарегистрировать. Печать поставить.
- Мы печать не ставим. Вы, теперь куда?
- В Азовское море.
- Ну идите... Никакого отхода не нужно.
Мы, конечно, знали: Керчь - последний
пограничный пункт на пути "Гагарина".
Тем не менее в предлагаемую свободу не
верилось. Мы вели себя, как два щегла в
канун Дня птиц: дверца открыта,
вылететь хочется... нет, страшно. В душе
восхищаясь коварством сержанта, мы
тупо требовали своего: "отхода",
"прихода", печати.
Офицер, которого по настоянию Саши
вызвал дежурный, подтвердил: идти
можно когда угодно, и в Азовском море -
куда угодно. Никаких контрольных
сроков, никаких печатей. Хочешь - иди
днем, хочешь - ночью; не хочешь - стой
где хочешь.
Офицер усмехался в гречневые усы: ему
льстила наша растерянность. Она
показывала, насколько надежно нас
вышколили его коллеги из Очакова,
Железного Порта, Черноморска,
Евпатории, Севастополя, Ялты и
Феодосии. Я в последний раз оглядел
серые кубы казармы и учебного корпуса,
асфальтовые дорожки, жестяные призывы
нести службу бодро - весь одновременно
и уютный, и безликий мирок стандартной
заставы.
Впереди была вольница внутренних вод.
Странно: даже грустно немного.
После заставы Саша, разумеется, зашел
на почтамт. Телеграммы не было.
Мы еще около часа бродили по Керчи.
Город не блистал архитектурным
излишеством. О былом величии столицы
Митридата Эвпатора, грозного
соперника Рима, ничто не напоминало. А
ведь я знал, что вся земля, на которой
стоит Керчь, изрыта древними
гробницами; что в археологии
существует специальный термин "керченские
древности"; в Очакове и Одессе когда-то
процветал даже промысел по их
подделке, высшим достижением которого
явилась продажа братьями Гохман - и не
куда-нибудь, а в Лувр - фальшивой "тиары
Сайтафарна"... Нельзя, кажется,
назвать ни одного века, когда бы на
склонах горы Митридат не шли бои за
господство над Керченским проливом,
не лилась кровь; и наш XX век, во время
прорыва Эльтигенского десанта,
превзошел в этом отношении все
предыдущие. Но сейчас тут стояла
тишина. Зеленые улицы дремали. Я
обратил внимание на прелестную деталь
- открытые двери магазинов были
затянуты для защиты от мух рыбацкими
сетями с мелкой ячеей.
III
На борту "Гагарина" шла обычная
предстартовая сумятица. Нужно было
долить горючего в баки, набрать
пресной воды, докупить продуктов...
Сломленная переменой планов, команда
работала неохотно. Оппозиция в лице
Дани и судового врача то и дело
уединялась в каюте, не подозревая, по-видимому,
что на палубе их прекрасно слышно.
- Ше ж спи до двенадцати?! - возмущенно
шептал мастер по парусам. - Ше за дела,
Сережик?!
- Логично. Сколько гнать можно? Чшшш?...
- Скажи ему ты, Сережик. А то я за себя
не ручаюсь.
- Лучше ты скажи... Ничего, Даня, не
выйдет. Эти двое за него же всегда!..
"Эти двое", то есть мы с Сашей,
грустно помалкивали. Данилыч делал
вид, что ничего не замечает. На мой
взгляд, шкипера все-таки можно было
понять. Нарушая планы дня, он
оставался верен основной идее похода.
Он спешил на Волгу. Жаль, что города
так мимолетно исчезают за кормой - не
успеешь и разглядеть; жаль, что
капитаном как будто владеет одна
мысль - "идти, пока идется"; но
иначе яхта вряд ли уже была бы здесь,
на пороге Азовского моря.
Но сейчас происходило, надо признать,
нечто странное: четкого маршрута,
например, не было.
- По обстоятельствам, - сказал Данилыч.
- К вечеру выйдем из пролива; может,
станем заночуем, может, ночью пойдем...
- Восточным берегом пойдем или
западным?
- Разумеется, восточным!.. А может, и
западным.
Все это начинало отдавать
неразберихой. Вдобавок ко всему около
полудня задул сильный норд-ост. Выход
"Кометы" сообщения Керчь - Жданов,
стоявшей недалеко от "Гагарина",
в связи со штормовым предупреждением
был задержан.
- Давайте я хоть карту Азовского моря
на "Комете" пойду перерисую, -
хмуро предложил врач-навигатор.
- Зачем? Что, у нас карт этого Азова нет?
Карт Азова было две: одна - восточной
части моря и одна - Таганрогского
залива. Западная часть отсутствовала.
- Так что, не нужна карта? Не идти?
- Как хочешь, вот оно. Тебе надо - иди...
"Гагарин" наконец отвалил от
причала. Карта была срисована
наполовину, ветер крепчал. Сразу по
выходе из порта стало неуютно. Резкая
встречная волна пенилась и кипела
даже в проливе; стуча мотором, яхта с
трудом пробивалась вперед.
Прошло часа полтора.
- Что будем делать? - неожиданно
прокричал шкипер.
- Что "что"?..
- Ну так... сделаем, как вы хотите. Можем
где-то стать, можем и вернуться...
Давайте вместе решать.
Момент для дарования демократических
свобод был выбран крайне неудачно. Кто-то
предложил ночевать в проливе, другой -
в море, третий - за мысом... Данилыч на
все соглашался.
- Как хотите... я имею в виду... как
хотите.
Команда была в недоумении.
Дисциплинированный Саша
интересовался, куда же все-таки
править.
Слабость капитана объяснялась
болезнью: вид у Данилыча был все еще
неважный. Я почувствовал, что нужно
вернуться, и постарался внести это
предложение максимально твердым
голосом. Никто не возразил. Саша тут же
повернул руль. Мы быстро проделали
обратный путь по ветру и вскоре
бесславно стояли у того же причала,
под сенью той же зловещей горы
Митридат. На задержанной "Комете"
ехидно засмеялся вахтенный.
День был изломан и на две трети выжит.
Потянулась цепочка мелких неудач:
Даня из-за какой-то ерунды снова "поцапался
с батей". Сергей хотел позвонить в
Одессу, но пришел ни с чем. Я
безуспешно ловил бычков, у Саши
впервые пригорел ужин... Мы молча поели
и сразу улеглись.
После заката ветер еще усилился. Я
лежал в темноте на крыше каюты и думал
о том, что путешествие - любое
путешествие - похоже на пьесу. Ты и
автор, и актер на первых ролях, и
зритель. Природа и история местности -
тема, сырой материал; погода,
пограничники, некстати
подвернувшаяся мель создают канву,
внешние коллизии; но от тебя и твоих
спутников зависит, приобретет ли
действие связность - или рассыплется.
Черт бы побрал нашу нудную,
несценичную, неталантливую ссору; и
черт бы побрал уважаемого шкипера!
Сегодня он погрешил против
драматургии. Конец пути по Черному
морю требовал отдыха, паузы, антракта.
А то актеры уже начали в ролях
путаться. Прежние отношения
развалились, зато как трогательно
спелся "Сережик" с "Данечкой"!
Плевать... тут мне стало жарко, я
расстегнул спальник. Плевать. Мне
теперь зато Саша остался. Интересный
человек.
В пьесе похода матрос Нестеренко,
разумеется, герой-любовник: Данины
намеки на подходе к ложному Меганому
эту мою догадку окончательно
подтвердили. Остальное - письмо,
телеграмма, причины бегства от
любимой на яхте, роль Дани - пока
неясно. Правда, мысленно я уже создал
несколько гипотетических конструкций
Сашиной истории, но... Но.
Версия реалистическая: Саша влюблен в
нее, она же его, педанта, на дух не
переносит. Однако держит на поводке -
жди письма, жди телеграммы, может быть,
я тебя вызову. Даня безуспешно
пытается открыть другу глаза, злится,
ссорится... Возможен
романтизированный вариант: они любят
друг друга, но родители против. Она
пишет: "Кажется, маму (!) удастся
уломать. Жди телеграммы". Даня,
близко с мамой знакомый, понимает всю
безнадежность этих надежд, злится,
ссорится... Наконец, в
натуралистической версии я
предусмотрел и такую возможность:
Саша сбежал от опостылевшей девицы на
яхте, а она ему пишет: "Дорогой! у нас,
кажется, будет ребенок!" И Саша, как
порядочный человек... А Даня?..
Неубедительно как-то. Несовременно.
Оба матроса - молодые ребята, в дни
мира любившие, тайком от Данилыча,
подключать к аккумулятору магнитофон.
И по очереди слушали через наушники
"хард-рок", хотя шкипер утверждал,
что аккумулятор от этого садится...
Простой факт, который как-то не
совмещается с моими вариантами. И
потом, ни одна из версий не отвечает на
вопрос: что же Саша надеется
приобрести, участвуя в походе на яхте?
Хотя бы в связи со своей любовной
историей?
В сущности, только это меня и
интересует, отсюда и любопытство.
Пойму его - тогда, может, и себя?
Наибольшие надежды я возлагал на
версию психологическую.
Имеется любовный треугольник. Веселая
разбитная студентка, однокурсница
Дани и Саши, тянется к мастеру по
парусам, который погулять с ней не
прочь, но и только. Перед безнадежно
втюрившимся Сашей Дане неловко, но и
смешно. Высоко моральный матрос
Нестеренко воспринимает все излишне
серьезно, он даже просит взять его в
поход, чтобы Даня не считал, будто он в
претензии к победителю: дай вам бог
счастья, я прежде всего ваш друг...
Ситуация взывает к розыгрышу; перед
отъездом Даня договаривается с
девицей о ложном письме с ложным
мотивом перевлюбления в Сашу, ложным
обещанием вызова телеграммой...
Вопреки ожиданиям, твердолобо-моральный
Саша всем делится с Даней, и
содержанием письма тоже. Даня
раскаивается, злится, даже пытается
раскрыть механизм розыгрыша. Саша не
верит, ибо верит ей. Они ссорятся. Все.
Все сходится. А нелегко, оказывается,
придумывать пьесы!
Лежа на ветру в спальнике, я начал
припоминать события первого акта
нашего путешествия. Да, в отношении
Дани - Саши все сходится; логично,
сказал бы Сергей... Ладно, бог с ним, с
Сергеем. Хотя все же обидно, даже
поделиться не с кем. И дневник запущен.
Между прочим, вдруг подумал я,
размолвка началась с того момента...
именно в тот момент, когда мы решили,
будто обогнали "Мечту"!
Вот чья роль действительно непонятна!
Гулящий катамаран возник где-то за
кулисами, немного попортил кровь
действующим лицам - и исчез. Но исчез
ли? Может быть, ему еще суждено выплыть
на сцену? Где гарантия, что на траверзе
Карадага мы обогнали именно "Мечту"
или именно ту самую, нашу "Мечту"?
У яхт это имя так же распространено,
как фамилия Иванов - русских или у
греков - Попандопуло. Пошленькое
название, злорадно подумал я; впредь
буду называть "Мечту"
катамараном "Попандопуло"... Тут я
задремал, и приснился мне усатый
катамаран под рыжим стакселем и в
фуражке с крабом.
IV
Сон оказался вещим: наутро сведения
о "Попандопуло" не заставили себя
ждать. Их сообщил дед, стороживший
причал.
Это был уже третий страж керченской
стоянки. Когда яхта зашла в порт, нас
встретил дед номер один. Суетливый
добряк, он называл нас "хлопцами"
и "сынками". Во что бы то ни стало
он хотел оформить стоянку яхты на
законных основаниях: звонил
диспетчеру порта, хлопотал. Диспетчер
неизменно отвечал, что яхты его не
интересуют - где стали, там пусть и
стоят. Первый дед нам порядком
надоедал.
Дед номер два начал свою вахту с того,
что обвил пирс канатами, повесил
таблички "вход воспрещен" и начал
бегать от узла к узлу свитой им
паутины. Это был вахтер с паучьими
наклонностями. Нам он портил кровь,
запрещая купаться, когда ловили рыбу,
и ловить рыбу, когда готовили обед.
Второй дед нас порядком раздражал.
А психология третьего деда идеально
соответствовала ремеслу сторожа.
Керченцы спокойно удили с пирса, Саша
разжигал примус, дети плескались под
винтами "Комет". Дубленое лицо
вахтенного было невозмутимо. Третий
дед прогуливался по дощатому настилу,
напоминавшему палубу, важно курил и
поглядывал на море из-под козырька "мицы".
Он был мужествен и молчалив, как
хемингуэевский старик, и Данилыч
проникся глубоким уважением.
- Это местный Старожил. Он должен Знать
Погоду...
Прежде всего нас интересовало,
сколько продержится ветер. Третий дед
долго молчал. Мы благоговейно ждали,
чувствуя, как дух Старожила вопрошает
богов, ответственных за перепады
атмосферного давления. Наконец старик
отверз уста. Из его слов явствовало:
норд-ост, коли уж задул, продержится
две недели. Идти нельзя. Недавно какой-то
катамаран его не послушал, ушел и
больше не вернулся. Да, стаксель у них
был рыжий...
Около полудня ветер стих. Ожидая норд-оста,
мы даже не собирались. Тем временем
погода улучшалась, проявляя все
признаки устойчивости. Часа в три, при
мертвом штиле, Данилыч снова рискнул
обратиться к сторожу. Керченская
Сивилла, пожевав пророческими губами,
дала новый прогноз. Оказывается, на
том участке Евразии, где мы находимся,
штиль устанавливается минимум на две
недели. Идти можно. Он не помнит, как
назывался тот одесский катамаран.
Может, и "Мечта". Что-то похожее.
- Пошли, - приказал шкипер.
- А если с погодой дедок опять напутал?
- Я и сам ему что-то перестал доверять, -
признался Данилыч. - Но нас и так
опередили. Да всего и дел - пересечь
какое-то Азовское море!..
