Введите условия поиска Отправить форму поиска на сайте все яхты Web

Необыкновенные путешествия, или Удивительные, но совершенно правдивые географические приключения Захара Загадкина

Я уже не юнга — три года назад меня приняли в мореходное училище. Но и за эти три года я немало путешествовал. И по-прежнему записывал в дорожную тетрадь свои географические приключения.

Недавно тетрадь заполнилась до конца. В ней — пережитое, виденное, слышанное не на всем земном шаре, как в «Воспоминаниях», а только на одной шестой части земной суши. На одной шестой, но самой замечательной — на нашей Родине.

На обложке тетради два слова: «Необыкновенные путешествия». Почему «путешествия» — понятно без объяснений. Почему «необыкновенные» — станет ясно, когда узнаете, где я был и что видел.

Что было делать? К счастью, я вспомнил о Фоме. Экзамен по географии он выдержал, но в школе юнг не учится — теперь этих школ нет. Зато Фома уже несколько лет успешно готовится к научной деятельности. Правда, он еще не ученый. Но многое Фома успел узнать, а о том, что ему еще неизвестно, может справиться в научных книгах и пересказать своими словами. И я уговорил Фому участвовать в «Необыкновенных путешествиях».

Переверните страницу, и мы отправимся в необыкновенные путешествия. 

Солнце о севера!

В то памятное лето я списался в Мурманске с родного корабля и 22 июня, как раз в день солнцестояния, спозаранок направился на вокзал. Впереди было большое сухопутное путешествие, но не оно занимало мои мысли. Я ехал поступать в мореходное училище и беспокоился, сумею ли ответить на вопросы, которые зададут экзаменаторы. Теперь все это в прошлом, меня приняли в училище, и вскоре я стану техником-судоводителем, но тогда будущее было еще неясным.

Поезд отходил только под вечер. Я купил в вокзальном киоске «Расписание пассажирских поездов» и стал внимательно читать эту книгу; любителю географии она говорит о многом. Чтением до того увлекся, что едва не прозевал посадку на поезд. Выхожу на перрон, а там первая дорожная неожиданность: корабельный кок, с которым накануне надолго простился, стоит у вагона, держит корзинку со всякой съедобной всячиной.

— Ешь, Захар, и не забывай, что в море у тебя верный друг остается. В трудную минуту обращайся ко мне. Сам понимаешь, кок — не ученый-географ, в университете не обучался, но сделает все, что в силах...

Поблагодарил кока за душевные слова, обещали мы писать друг другу, крепко обнялись, и поезд тронулся.

Место в вагоне попалось хорошее — на верхней полке, по- путники тоже словно бы хорошие. Один — моряк торгового флота, другой — музыкант, третий — железнодорожник. Не прошло получаса, как мы познакомились.

Попутчики очень удивились, узнав, что я — юнга Захар Загадкин. Они думали, этот юнга вымышленный, а оказалось, я .настоящий, в одном купе с ними еду...

Поболтали о том о сем, потом моряк говорит:

— Разрешите задать вопрос, юнга? Вопрос неотложный —« можем проехать станцию, после которой в природе кое-что серьезно изменится...

— Пожалуйста, задавайте. Обязан ответить на любой географический вопрос, потому что еду держать экзамены, а кто знает, о чем будут спрашивать. Надо быть готовым к самому коварному вопросу...

— Правильно, Загадкин! Так вот, всем нам еще со школьной скамьи известно, что в северном полушарии, следовательно и над нашей страной, солнце движется по южной стороне горизонта. Не правда ли, юнга?

— Товарищ моряк, — перебивает музыкант, — зачем знатоку географии задавать такой простой вопрос?

— Вы уверены, что простой? — переспрашивает моряк. — Ну-ка, поглядите, с какой стороны солнце светит.

Музыкант высунулся в окно и смутился:

— Позвольте, позвольте, тут что-то не так... Едем на юг, солнце должно быть впереди, а оно в хвосте поезда... Ага, кажется, сообразил: местность гористая, наверное, железнодорожное полотно не напрямик проложено, а петляет между горами.., У вас, товарищ юнга, компас есть?

Компас у меня всегда в кармане куртки лежит. Я сразу догадался, что смутило музыканта. Но виду не подал, протягиваю компас.

В эту минуту поезд остановился. Мы вылезли из вагона. Музыкант положил компас на ладонь, посмотрел, куда показывает намагниченное острие стрелки, и нерешительно произнес:

— Здесь какое-то недоразумение! Возможно, компас врет...

— Что вы, товарищ попутчик, — сказал я, когда мы вернулись в вагон. — Мой компас врать не умеет. И недоразумения нет. Извините, это вы школьную науку не до конца помните. Стрелка правильно на север указывает, солнце оттуда тоже правильно светит. Но вы не смущайтесь, бывает, что и в южном полушарии оно с юга светит.

Стараясь не обидеть музыканта, я толково разъяснил ему этот давно знакомый мне солнечный секрет.

— Молодец, юнга, — одобрил моряк мое разъяснение. — Не посрамил отечественный торговый флот!

Музыкант сел у окна, долго наблюдал за поездной тенью, бежавшей по полотну, и неспокойно спросил:

— Значит, вскоре солнце опять на юге увидим? Признаться, немного тревожно, когда солнце на неположенном ему месте...

— Напрасно тревожитесь. Едва на равнину выберемся, оно на свое место станет. А чтобы не забыло переместиться, на железной дороге есть особая указательная станция, та самая, после которой, как говорил товарищ моряк, в природе кое-что серьезно изменится...

И я раскрыл корзинку с едой, очень довольный своей сообразительностью. Не пришлось в первый же день сухопутного путешествия писать корабельному коку, просить географическую помощь. Да и примета хорошая — авось так же успешно на экзамене отвечу.

Тут можно было бы окончить рассказ. Но, оказывается, я преждевременно радовался своей сообразительности.

Месть музыканта

— Приятного аппетита, — сказал музыкант, посмотрев, как я уплетаю пирожки с луком, испеченные коком.

— Не хотите ли попробовать?.. Пирожки нашего кока по всему торговому флоту славятся...

— Спасибо, интересную беседу предпочитаю любой пище, — отказался музыкант и вкрадчивым голосом добавил; — Случайно не знаете, как называются горы за окном?

— Как не знать, это знаменитые Хибины.

— Чем же они знамениты?

— В этих горах богатейшие месторождения полезных ископаемых: апатитов и нефелинов. Из апатитов, как мне известно, делают удобрения, а нефелин применяется в различных производствах: алюминиевом, стекольном, кожевенном, химическом и других. Слышал также, что им пропитывают шпалы...

— Правильно,— подтвердил музыкант.— Даже странно, что морской человек обладает столь обширными сухопутными сведениями. А вот сейчас станция Апатиты будет. Не объясните ли, почему она так названа?

— По-моему, название объясняется просто: близ этой станции находится богатейшее месторождение апатитов.

— Вот и ошиблись, юнга! Богатейшего апатитового месторождения близ станции нет, к нему ведет особая железнодорожная ветка. Кстати, на той ветке есть станция Титав. По-вашему, там нашли богатейшее месторождение титановой руды?

— Убежден, что так.

— И опять ошиблись! Прошу прощения, преждевременно похвалил вас. На станционные вывески полагаться опасно, нередко они вводят в заблуждение, В данном случае произошло именно так, Наша концертная бригада выступала на станциях Апатиты и Титан, Смею заверить, что близ них нет богатейших месторождений ископаемых-тезок!

Лицо музыканта сияло, Я понял, что он здорово обиделся, когда я растолковывал ему механику движеяетя Солнца и Земли, но обиду затаил и теперь радуется, что мстит обидчику, А зачем обижаться, если тебе рассказывал о том, чего ты не знаешь? Не обижаться, благодарить над...

И я вежливо попросил музыканта объяснить недоразумение с названиями станций. Но он наотрез отказался.

Тут моряк торгового флота разочарованно вздохнул, наверное огорчившись за меня, и признался, что тоже никогда не слыхал о железнодорожных станциях с неправильными названиями.

Лег я на свою полку, невесело думаю о будущем: ведь вопрос о полезных ископаемых Кольского полуострова могут и на экзамене задать!

Пока длилась наша научная беседа, поезд проехал Апатиты с их веткой к Титану, замедляет ход у следующей остановки.

— Не скажете ли, что за станция? — тем же вкрадчивым голосом спрашивает музыкант. — Вам с верхней полки виднее...

Выглядываю в окно, — что за наваждение! Черным по белому написано: «Африканда»! Раскрыл купленное в Мурманске «Расписание пассажирских поездов», И там это слово! Ну-ну, ведь мы на Кольском полуострове, примерно в полутораста километрах- к северу от Полярного круга, — явно на чужое место попала эта Африканда. Кому-кому, а железнодорожникам надо разбираться в географии и, во всяком случае, части света наизусть помнить. Но делать нечего, рапортую:

— Проехали станцию Африканда...

— Да что вы, юнга? — притворно изумляется музыкант. — Не заметили: может быть, там и пальмы росли, обезьяны на ветвях сидели, а дежурный по станции встречал поезд нагишом, с красной повязкой на бедрах? Может быть, заполярных негров видели?..

Моряк торгового флота смотрит на меня, улыбается: как-то юнга Загадкин из трудного положения выберется?

— Очень быстро проехали, не успел подробно разглядеть. Однако напрасно думаете, товарищ музыкант, что если Африка, то обязательно пальмы, обезьяны и голые люди с повязкой на бедрах. Африки бывают разные. Я сам видел Африку, где обезьян заменяют белые медведи, вместо пальм растут тундровые березки-карлики, а люди ходят в ватниках, валенках и меховых шапках. Да иначе и не походишь: климат суров!

— Первый раз слышу о такой Африке... Где вы ее видели?

— Где положено: в Азии. Не верите? Придется поверить, это мыс Африка на восточном побережье Камчатки. В тысяча восемьсот восемьдесят втором году, когда он был еще безымянным, его обследовали офицеры русского крейсера «Африка» и назвали по имени своего корабля. Удачно или неудачно назвали — можно спорить. Но знать о мысе Африка не мешает: не чей-нибудь, а наш, советский...

— Сквитался, сквитался за Африканду! — крикнул моряк, захлопав в ладоши. — Дай пожать руку, юнга, хорошо постоял за честь нашего флота!

Руку моряку дал, да что радости? Ведь не выяснил, почему у станций обманчивые названия! И решил немедленно написать корабельному коку.

В Ленинград я приехал ранним воскресным утром. Вылез из вагона мурманского поезда и еще на вокзале понял, что просчитался: город полон исторических мест, памятников, музеев, а времени у меня в обрез — до вечернего поезда на Москву. Куда пойти, что посмотреть? Хотел купить путеводитель по городу, выбрать главное для осмотра. Но эта книга оказалась такой толстой, что ее чтение отняло бы не меньше суток. Пришлось надеяться только на быстроту собственных ног.

Взглянув на план Ленинграда, я побежал к той набережной, где на мертвых якорях стоит «Аврора». Поднялся на борт знаменитого крейсера и с уважением поклонился самой лучшей из всех пушек. Ведь это она 7 ноября 1917 года объявила своим выстрелом начало нового дня в истории человечества. Замечательная пушка! Название крейсера хотя и дореволюционное, я нашел удачным: у древних римлян Аврора была богиней утренней зари, начинала новый день. В древних божествах я разбираюсь плохо и о богине Авроре услышал от старика пенсионера, с которым познакомился на набережной возле крейсера. Догадавшись, что я приезжий, этот пенсионер любезно вызвался быть моим провожатым.

Прежде всего дед повел меня к Медному всаднику. Описывать этот памятник Петру I незачем — он всем известен. Лучше поделюсь тайной светло-серой гранитной скалы, на которую опирается хвостом вздыбленный конь Петра. По словам деда, четыреста рабочих волокли сюда эту скалу в медных санях, катившихся на медных же шарах. На скале ехали барабанщики, боем в барабаны давая знак рабочим двигаться или останавливаться. Неважная техника, но другой не было — перевозили скалу около двухсот лет назад.

Потом мы отправились на Дворцовую площадь, посреди которой стоит высеченная из гранитной глыбы розовая колонна огромной высоты. Воздвигли колонну в честь русской победы над Наполеоном в 1812 году, но на вершину колонны зачем-то втащили ангела с крестом. Я бы этого бронзового высотника спустил на землю, а на его место поставил геройского солдата России — нигде не читал и ни от кого не слышал, что в нашем войске были пешие или конные полки из ангелов. Но дед опять пояснил, что сооружена колонна более века назад, а тогда еще были сильны религиозные предрассудки.

За день успел много. Был в Смольном, на Марсовом поле, в Ленинградском порту. В бывшем Исаакиевском соборе наблюдал качание маятника, безошибочно доказывающее вращение Земли. Затем полез на вышку собора, любовался голубой гладью Финского залива и даже различил у кромки горизонта очертания Кронштадта. Дед на вышку не поднимался (высоко — сотни ступенек!), ждал внизу.

Возвращаюсь к деду, кричу, что удалось разглядеть Кронштадт, ко только произнес это название, как моего спутника будто подменили: лицо помрачнело, осунулось, а сам он заметно съежился.

— Что с вами, дедушка? Утомились?

— Хуже, попал в беду! Обещал помочь внучке-шестикласснице и забыл о своем обещании. А завтра у нее доклад в Доме пионеров о Кольском полуострове. Вчера до ночи внучка готовилась к докладу, но не успела выяснить одну подробность. Из-за нее и ехать не хотела на экскурсию в Кронштадт, но я обещал справиться о полуострове у знакомого библиотекаря. Да вот занялся с тобой и забыл...

— А какая подробность, дедушка? Может быть, я помогу?

— Едва ли: вопрос сложный. На всякий случай посмотри памятку, которую от внучки получил. — И дед протянул мне листок из блокнота.

На душе стало тревожно: ведь не кто иной, как я, виновник беды, свалившейся на деда! Что, если не смогу помочь?.. Дрожащей рукой взял листок, разбираю внучкин почерк:

Прочитал памятку и повеселел:

— Ну, дедушка, считайте, что внучка спасена! Эту сложную, как вы сказали, подробность я объясню. А вы слушайте и старайтесь запомнить... В вашем доме есть отопление?

— Конечно, есть; во всех квартирах батареи стоят...

— А воду для батарей где согревают? В домовой котельной?

— Нет, теплая вода издалека идет — от районной теплоцентрали. Но какое это имеет отношение к птицам Кольского полуострова?

— Самое прямое! К северной части Кольского полуострова тоже подведено водяное отопление, и тоже издалека. Этот полуостров — единственный в нашей стране с таким отоплением. Поговаривают, что утеплят и Камчатку, но пока это еще разговоры...

— А ты не путаешь? Кольский полуостров велик, сообрази, сколько потребуется воды, чтобы его отапливать. К тому же всю эту воду надо подогревать...

— И подогревают! Очень интересно устроено Кольское водяное отопление. Им и на Скандинавском полуострове пользуются, а тот покрупнее Кольского. Да вы не сомневайтесь, дедушка. Я сам наблюдал, как работает это отопление: и на Кольском полуострове, и там, где подогревают воду. И, хотя ровно ничего не видел, но на мои глаза можете полагаться — они никогда меня не обманывали... Ну как, поверите моим глазам?

— Придется поверить, — хмуро сказал дед. — Другого выхода у меня нет: знакомого библиотекаря уже не застану...

Тут подошло время собираться к поезду. Дед проводил меня на вокзал. Перед расставанием я достал из сундучка открытку и попросил отправить ее в Москву. На открытке написал:

«Доклад прошел отлично, хорошо, удовлетворительно (ненужное зачеркнуть)».

— Добавь «плохо», — заметил дед, взглянув на открытку, — Не надо, не люблю лишних слов, — признался я. Забегая вперед, скажу, что открытку в Москве получил. «Хорошо» и «удовлетворительно» были зачеркнуты, а внизу появилась приписка: «Спасибо, что выручил из беды».

— Какой город расположен на ста одном острове и насчитывает более пятисот мостов? — как-то спросил я товарищей по мореходному училищу.

— Венеция,— ответил один.

— Амстердам,— сказал другой.

— Вот и неверно! В Венеции всего триста восемьдесят, а в Амстердаме — четыреста десять мостов, да и острова в Амстердаме искусственные — они образованы каналами, прорезающими столицу Нидерландов в разных направлениях.

Конечно, я поспешил объяснить товарищам, какой город расположен на ста одном острове. И, нисколько не гордясь своими знаниями, добавил, что один из его мостов, по которому ходил мой дедушка, я видел за сотни километров от этого города, причем на реке, текущей совсем в другое море! 

Секрет московского климата

В прошлом году некоторые записи из моей дорожной тетради передавали по радио. Во многих письмах-отгадках, присланных юными любителями географии, была одна и та же просьба: «Дорогой Захар, придумай загадку о Москве!» А зачем придумывать? Ходи но московским улицам, наблюдай и непременно встретишь что-нибудь географически странное.

Тебе нравится большое ветвистое дерево, что растет перед школой? А спроси, сколько ему лет, и мальчонка ответит: «Сажали, когда я учиться начал, — позапрошлой осенью!» Дерево-то, оказывается, не простое, а скоростное — за два года на эдакую высоту вымахало!

Или, скажем, пошел в гости к приятелю. В необыкновенном доме живет он со своими родителями. Окна их квартиры смотрели на главную улицу столицы, а теперь смотрят в тихий переулочек! Улица с места не двигалась, переулочек — тоже, квартиру родители не меняли, новых окон в ней не пробивали, да и весь дом остался почти таким же, каким был. 

Особенно загадочен климат Москвы.

Всем известно, что в нашем северном полушарии чем южнее находится местность, тем теплей ее климат. Научно доказано, что с каждыми тремястами километрами к югу среднегодовая температура повышается на градус. Правда, слушая сводку погоды, иногда узнаёшь необычные новости. ,К примеру, в Ялте, что на Южном Берегу Крыма, вчера было холодней, чем в Архангельске на берегу Северной Двины, а в Новосибирске теплей, чем в Сочи!

Ничего непонятного в таких шутках погоды нет. Откуда-нибудь из Арктики вторглись ветры в нашу страну и несут холодный воздух. Потом они столкнутся с теплыми ветрами, отступят, и все войдет в свою колею: в Ялте и Сочи станет теплей, чем в Архангельске и Новосибирске. К концу года вычислят среднюю температуру в этих городах, и, можете не сомневаться, закон природы обязательно подтвердится.

Но вот в Москве всегда теплей, чем в Московской области. Тут начинается, загадка. Почему теплей? Лежит Москва не на юге области, однако вокруг столицы холоднее, нежели в ней самой! Некоторые южные растения в Москве зимуют на открытом воздухе, а в Подмосковье вымерзают!

Среднегодовая температура Москвы на градус выше, чем должна быть на широте, где расположена столица! Если б я не считал себя знатоком географии, наверняка подумал бы, что Москва находится вовсе не в Московской области, а на 300 километров южнее, где-либо между Тулой и Орлом! Нелепо даже предполагать такую возможность...

Поэтому, когда впервые приехал в столицу, решил всерьез заняться изучением ее климата. В помощники пригласил того приятеля, чьи квартирные окна теперь выходят в тихий переулок. За одним из окон был градусник, а это облегчало наблюдения.

Приятель остался записывать показания своего градусника. Я же с другим градусником поспешил на вокзал, сел в пригородный поезд и доехал до ближайшего подмосковного поселка.

Расположился возле станции и каждые четверть часа терпеливо измеряю температуру воздуха. Прохожие поглядывают на меня, иные посмеиваются: чего это парень, будто приклеенный на одном месте торчит?..

Когда стемнело, вернулся в квартиру приятеля. Сели записи сличать. Что ни запись, расхождение в два или три градуса. И все в пользу приятеля: весь день в Москве было теплей!

Мать приятеля выслушала нас и посоветовала вместе с ней в университет отправиться — она там в музее работает.

Утром поехали на Ленинские горы. Едва вылезли из автобуса, увидели на боковой башне университета круглый термометр-циферблат со стрелкой. Приятель вызвался наблюдать за стрелкой, я с его матерью поднялся в лифте на 28-й этаж — музей на этой огромной высоте устроен.

Подошел к окну — вся Москва как на ладони!

Привязал длинную веревочку к градуснику, с которым накануне вел наблюдения в поселке, и осторожно опускаю его за окно. Потом быстро вытаскиваю градусник назад, записываю температуру.

Внизу приятель ждет. С моей поднебесной высоты он маленький, как таракан, — даже смотреть смешно. Но руками усердно по сторонам машет: передает показания башенного термометра со стрелкой. Не напрасно я прихватил с собой подзорную трубу, иначе не разобрал бы условленных сигналов.

Два часа опускал и поднимал термометр. Ничего не понимаю: башенная стрелка и згой градусник находятся почти на одном уровне, температуру же показывают разную! Опять два-три градуса в пользу приятеля! Неужели новая загадка?

Жаль, закончить наблюдения не удалось. Видимость сперва ухудшилась, затем вовсе исчезла. К окну подплыло облако, между мной и землей лег туман. Приятель, словно кусок сахара в молоке, растворился в этом тушите.

Расспросив работников музея, с удивлением узнал, что у них свой особый климат. Не московский и не подмосковный. Летними днями у них холодней, летними ночами теплей, чем в Москве и Подмосковье!

Секрет московских температур разгадать не успел. Москва велика, достопримечательностей много, я увлекся прогулками по столице и забыл разыскать человека, знакомого с особенностями ее климата.

Любопытство бывает резвое: хорошее и дурное, важное и ненужное. Досадно, что же всегда угадаешь, какое любопытство тебя мучает: полезное или бесполезное.

В детстве я любил сидеть у окна, считать автомашины и прохожих. Каждого прохожего отмечал на листе бумаги точкой, автомашину — черточкой. Старший брат пригляделся к моей работе и сказал: «Зряшным делом занят, Захар, лучше бы книжку читал!» А в Москве я увидел, что подобными подсчетами занимаются взрослые люди.

Иной раз полюбопытствуешь и узнаешь интересное, но ненужное. Случается наоборот: не поинтересуешься, а позднее себя упрекнешь — прозевал то, что могло пригодиться... Поэтому я решил, что сдерживать любопытство не надо. И в своем решении не раскаиваюсь.

Прошел без малого год после того, как я исследовал секреты московского климата. Наверное, я очень удачливый — Москва снова оказалась на моем пути, хотя ради этого пришлось проехать по железным дорогам лишнюю тысячу километров.

В старину говорили, что Москва стоит на семи холмах, а течет по ней сто рек, речек и ручьев. У меня был план столицы, и я задумал подняться на все холмы, нанести их на план и, кстати, выяснить такой вопрос: если рек, речек и ручьев — сто, то почему в Ленинграде мостов больше чем в Москве?

Кое-кто найдет пустяком этот давно занимавший меня вопрос. Однако история учит, что пустое на чей-нибудь взгляд любопытство иногда приводило к важным открытиям. Кто знает, может быть, мне тоже суждено такое открытие?

Был канун мая, но жара стояла июльская: термометр показывал 22 градуса в тени. Три дня, обливаясь потом, я разыскивал столичные холмы. Правда, обследовал не всю Москву — ее улицы и проезды тянутся на тысячи километров, их не обойдешь и за полгода! Но в середине XIX века, когда о семи холмах говорили даже ученые, Москва была меньше, и тогдашнюю ее территорию я обошел вдоль и поперек.

Разыскивал холмы на глаз,— инструменты для измерения высоты взять было негде. Это меня не смущало. Во-первых, проглядеть холм просто невозможно. Во-вторых, кто не сообразит, лезет ли он в гору или сбегает с горы?

В разных концах Москвы я нашел немало подъемов и спусков. Все же нанести на план очертания семи холмов мне не удалось. Как ни проверял себя, получалось то пять, то десять, то пятнадцать холмов... Откуда же возникла цифра «7»?

Одновременно с холмами искал и реки. Казалось ясным: если есть водные преграды, то должны быть мосты — вряд ли жители столицы переправляются через реки, речки и ручьи вброд или на лодках. Однако мосты увидел только на Москве-реке, на ее притоке Яузе и на Водоотводном канале. Не скрою, попался еще один мост, но фальшивый — река под ним не текла, а на месте перед высились дома; не будь на домах указательных табличек, не догадался бы, что иду по мосту. Тогда я стал искать реки более надежным способом. Москва-река— главная в столице; значит, все прочие в нее впадают. И я отправился в поход вдоль гранитных набережных Москвы-реки, высматривая устья ее притоков. Но встретил лишь ту же Яузу, тот же Водоотводный канал да еще две речки. Где же остальные 96 рек?

Беготня по улицам так меня изнурила, что я решил выкупаться. У речного порта выбрал укромный уголок, разделся и, выжидая, пока остынет тело, швырнул щепку в веду.

Щепка лениво покружилась, точно не желая расставаться со мной, затем медленно-медленно тронулась в путь. Тогда и я шагнул в воду, но тут же отступил: ноги увязли в слое илистой грязи... Я заколебался: «Купаться или не купаться?»

Послышался смешок. Оборачиваюсь, а там парень в фуражке матроса речного флота. Он оглядел меня и спросил:

— Почему в воду не лезешь? Боишься?..

— Дно вязкое, да и вода грязная: выпачкаешься, потом не отмоешься...

— Какой чистюля! Если не хочешь пачкаться, приходи завтра к вечеру: с утра будем мыть Москву-реку.

— Как — мыть?

— Очень просто. Как всё моют: водой!

— С мылом?

— Нет, с мылом нельзя: в нижнем течении рыба подохнет...

— А наблюдать, как моют, разрешается?

— Сколько угодно! Но с этого берега мало что заметишь. Раз ты такой любопытный, дам адрес, откуда все откроется как на ладони.

Обеими руками схватил адрес: в географии я не новичок, но даже не подозревал, что реки можно мыть.

Всю ночь не спал, гадая, что произойдет с Москвой-рекой. Неужели грязную воду выльют, ил вывезут грузовиками, а в пустое русло чистую воду накачают?

Рано утром помчался по указанному мне адресу. Увидел, как- моют Москву-реку, и никогда не забуду. Ничего не возразишь: вымыли на совесть! Я нарочно опыт сделал: явился на то место, где хотел купаться, — ила на дне нет, вода прозрачная, как стекло. Ну и молодцы московские речники!

В тайну семи холмов и ста рек я так и не проник. Но особенно не огорчен: нехорошо одному Захару Загадкину раскрывать все таинственное — кое-что нужно оставить и другим. Разве только я страдаю научным любопытством? 

Как я был экскурсоводом

Несколько дорог ведет из Москвы к южному городу, где находилась мое мореходное училище. Я должен был выбрать одну из них и, размышляя над атласом, понял, что если удастся, то по пути к училищу смогу побывать на разных морях. Пошел в порт, откуда уходят корабли к этим морям. У причала — трехпалубный красавец теплоход. Узнаю, что под вечер он отплывет, и являюсь к капитану: «Я, мол, такой-то, не понадоблюсь ли на один рейс?»

Представился капитану, а тот отвечает:

— Нет, молодой человек, не понадобитесь. Вся команда — в полном сборе. Впрочем, как, вы сказали, вас зовут?

— Захар Загадкин.

— Вот вы кто!.. Тогда, может быть, договоримся. Понимаете, какая неприятность: заболел наш экскурсовод, час назад в больницу отправили. А среди пассажиров — полтораста учеников ремесленного училища. Возьметесь заменить экскурсовода? Повезу бесплатно и кормить буду всю дорогу. Только справитесь ли, Загадкин?

— Справлюсь!

Ответил бойко, а про себя прикинул: прихвачу в плавание надежную карту, две-три книги. Помнится, где-то читал, что, нанимаясь в учителя, на худой конец, надо знать на урок больше, чем твоя будущие ученики после первого урока успеешь подготовиться ко второму, после второго — к третьему и так далее. Смешно, но крупица правды есть. А экскурсовод — тот же учитель. Еще раз заверил капитана, что справлюсь, и марш-марш за картой и книгами.

Отчалили засветло. До полуночи усердно читал, делал выписки, кое-что учил наизусть.

Утром на горизонте показывается первое море. Ремесленники уже позавтракали, толпятся на верхней палубе.

— Привет, товарищи ремесленники! Я — ваш экскурсовод. Буду рассказывать о том, что вы видите, но чего не знаете. Наш теплоход пересечет немало морей. Сейчас перед вами первое море — самое древнее. В те времена, когда оно возникло, нас еще на свете не было. Дальше пойдут моря, которые позднее разлились. Моря отличные, очень нужные в хозяйстве. Один недостаток — замерзают по зимам. Но вы не тревожьтесь, во льдах не застрянем, до холодов домой вернетесь...

Развернул карту, показываю маршрут судна, отвечаю на вопросы о попутных портовых городах. Иной раз сам не верю, как хорошо успел подготовиться к вопросам. Беседой увлеклись и не заметили, что первое море давным-давно за кормой осталось, а нас уже приглашают в столовую.

Часа через три опять собрались на палубе. До следующего моря не близко, но плыть все равно интересно: глубины увеличились, над нами чайки летают, навстречу большие корабли идут. Вскоре наше судно подошло к непонятной постройке. Я обрадовался, потому что многое о ней знал, и тут же объясняю ремесленникам:

— Видите, ребята, справа по борту колокольня из воды торчит? Когда-то она стояла на городской площади. Потом вода затопила улицы и дома. Горожане заранее выехали, вещи из домов забрали, некоторые и дома с собой увезли. А колокольню на память волнам оставили! Теперь она вроде маяка служит. Километрах в ста отсюда, уже в другом море, был на одном островке полузатопленный домишко, только крыша виднелась. А под крышей одинокая кошка жила — забыли ее при переезде. Мышей на чердаке съела, другой пищи нет. Голод— не тетка, пришлось кошке приспосабливаться, и стала она рыб ловить. Ее потом научная экспедиция нашла, наблюдала за ныряющей кошкой...

Говорю, а сам поглядываю на ребят. Слушают внимательно, — значит, не робей, Захар, продолжай!

Весь день я рассказывал ремесленникам разные истории. Вечером отправились спать, наутро встречаемся на палубе. Судно посреди моря плывет, и похоже, что шторм надвигается: ветер крепчает и крепчает...

— Обратите внимание, друзья, какие высокие и крутые волны бегут, белыми барашками на гребнях пенятся. Море бурное, опасное, порой такие свирепые штормы налетают, что кораблям приходится в гаванях отстаиваться. Прадеды недаром говорили: кто на море не бывал, тот и горя не. видал. А у этого моря своя невеселая особенность — иногда новые острова со дна поднимаются. Был случай, когда пароход встал на якоря, а как раз под ним большой остров из воды вылез! Пароход на мели очутился, с трудом сняли его с этой глупой мели. Добро бы новые острова на месте стояли — нет, по всему морскому простору кочуют. Но не эти острова главное морское диво.

В свете есть иное диво.
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря...

— Знаем, знаем, товарищ экскурсовод, — перебивают меня ремесленники, — это из пушкинской «Сказки о царе Салтане». Стихи красивые, да богатыри-то вымышленные, из морей они не выходят...

— Почему не выходят? Что ни день выходят! И не тридцать три — миллионы богатырей! Мы еще на трех морях побываем — из каждого богатыри выходят. Но уже не в чешуе, то есть в кольчуге, — из морей выходят богатыри-железнодорожники, сталевары, печатники, пекари, ткачи, портные, вагоновожатые, фрезеровщики и даже парикмахеры — всех профессий богатыри... Правда, они невидимы, хотя дорогу, по которой на работу спешат, я вам непременно покажу. И не одну, — от каждого моря своя богатырская дорога проложена. Пока же взгляните на новую диковину, видите, на волнах покачивается, будто нам кланяется?

— И ее волнам на память оставили?

— Нет, это морской голос. Сухопутным людям он не слышен. А опытные моряки за сто километров среди прочих голосов различат. Он сообщает штурманам скорость л направление ветра, температуру и влажность воздуха. Однако пара обедать, ребята, знакомство с морем продолжим после...

Пообедали экскурсанты, отдохнули и снова на палубу. В воде уже загорелись огоньки — красные, зеленые, золотые...

— Это, товарищи ремесленники, не морские светляки, это самые обыкновенные буи и бакены, они путь кораблю указывают. Как по-вашему, кто их зажег, а под утро погасит?

— Наверное, бакенщики.

— Бакенщики, да не простые...

— Опять невидимки-богатыри?

— И да, и нет. Если не знаешь, кто бакенщик, смотреть на него будешь и то не догадаешься, Ну, а если знаешь, тут же увидишь — бакенщик приметный.

До поздней ночи выкладывал ремесленакам все, что знал о море, которым мы плыли. Перед сном спрашиваю:

— Довольны пояснениями, ребята?

— Очень довольны, товарищ экскурсовод. Не все сразу понятно, зато занятно...

Повеселел от похвалы, со спокойней душой пошел готовиться к завтрашним беседам. Однако оказалось, что был у меня еще один слушатель — сам капитан. Вызвал он к себе в каюту и без обиняков заявляет:

— Ошибку с тобой допустил, Загадкин. Говоришь складно, да в экскурсоводы не годишься. Моря настоящие, а ты рассказываешь сказки о богатырях и бакенщиках-невидимках, о морском голосе и ныряющей кошке. Извини, лучше я своего помощника к ребятам приставлю. Он не такой речистый, и язык у него не так свободно подвешен, но на помощника полагаюсь, в тебе же не уверен. А слово сдержу: довезу до конца рейса.

Конечно, капитан был не прав, а пришлось подчиниться: на судне он хозяин.

Плыли мы еще двенадцать дней, повидал все попутные моря. Сколько бы мог рассказать ремесленникам! На одном побережье большей город на пять километров к воде придвину- ли. На другом — советские: люди, подобно голландцам, живут ниже уровня моря. Не довелось рассказать: ехал уже не экскурсоводом, а пассажиром.

Помощник капитана тоже толково говорил, хотя не так интересно, как я. Ремесленники слушали внимательно, но тут особой его заслуги нет. Об этих морях и неречиотый хорошо расскажет!

Спор на Рыбинском море

Лодка опрокинулась, небо стремительно метнулось вниз, и спустя мгновение мы были среди пенистых волн, бежавших к берегу. Спор, вызвавший это неприятное происшествие, возник, едва мы оттолкнули лодку от пристани. Мы — это я и юный географ Толя Стрелков.

С Толей мы давнишние друзья. Он слушал по радио приключения Захара Загадкина и постоянно присылал правильные отгадки. Огорченный неудачей моего плавания по Волге с экскурсией ремесленников, Толя предложил побывать у него на берегах Рыбинского моря, где он жил со своими родителями. Встретившись и с утра до вечера плавая в лодке, мы подружились еще крепче. Толя словно сквозь воду видел и неизменно сообщал: тут на морском дне — торфяное болото, там — остатки деревушки, коряги затопленного леса или глубокий овраг, по которому в былые времена протекал ручей. Сперва я дивился такой осведомленности, но вскоре разгадал ее секрет. У Толи была еще «доморская» карта Ярославской, Калининской и Вологодской областей, напечатанная в 1940 году, и на эту карту он нанес границы нового моря. Мой друг знал, какая рыба водится в море, какой силы бывают на нем ветры и волны, когда появятся корабли у горизонта.

Я с уважением слушал Толины рассказы о переменах в климате, растительном и животном мире на берегах моря, созданного людьми. Но спор со мной Толя затеял напрасно: я — бывалый мореплаватель, он — всего-навсего ученик пятого класса! Правда, Рыбинское море — не настоящее море, а крупнейший, но все-таки искусственный водоем. Верно и то, что на его берегах Толя живет, мне же оно знакомо больше по книгам. Но я спорил смело, потому что наука была на моей стороне.

О чем мы спорили? О самом простом и, по-моему, совершенно бесспорном: о размерах Рыбинского моря. Я утверждал, что оно занимает 4580 квадратных километров, и в подтверждение этой цифры ссылался на справочники и учебники.

Тот, кто заглянет в книги, без труда убедится в моей правоте. Толя же доказывал, что размеры моря бывают иными, причем уверял, что нередко его величина не превышает 2000 квадратных километров!

Конечно, это были необдуманные уверения: море — не гармошка, чтобы растягиваться или сжиматься! Но Толя упорствовал. Мало того, он заявлял, что уровень воды в Рыбинском море тоже бывает значительно — на 5 метров! — ниже указанного в справочниках. Как вам нравится такое упорство: все справочники утверждают одно, а ученик пятого класса твердит другое!

Спор происходил в лодке, где, кроме нас, двух пар весел и лежавшего на корме якоря, ничего не было. Самое обидное — не было книг, с помощью которых я мог бы доказать Толе, что он не прав.

Вскочив во весь рост, я подал команду: «Стоп! Полный обратно — едем домой за справочником!»

Тут-то и случилась беда. Неосторожное движение накренило лодку. Как опытный моряк, я пытался выправить крен, но, поскользнувшись, потерял устойчивость, шлепнулся грудью о борт. Лодка накренилась еще сильней, и мы оказались в воде.

Толя хороший пловец, я тоже; спустя две-три минуты мы вернули лодку в нормальное судоходное положение и уселись на свои места,

— Спорить нужно, но горячиться нельзя, — укоризненно сказал Толя. — Посмотри на корму, Захар..,

Я обернулся и обмер: якоря не было! Не прикрепленный ни цепью, ни обыкновенным канатом, он при аварии пошел ко дну.

— Давай нырнем и достанем якорь, — предложил я.

— Здесь глубоко, метра три-четыре, Нырнуть можно, да вряд ли вытащим: якорь тяжелый...

— Что же делать, Толя? Ведь тебе здорово достанется от отца!

— Не беспокойся, Захар, якорем никто не пользовался, на отцовской лодке есть другой якорь. А этот тоже не пропадет, сам поднимется на поверхность.

— Как это сам поднимется? Якорь ведь чугунный, а чугун тяжелее воды!

— Мало ли что тяжелей! Ты плохо знаешь мое море, Захар, даже поражаюсь такому невежеству. И не подумай, что шучу или просто успокаиваю. Когда якорь начнет вылезать из воды, я его сфотографирую и снимок пошлю тебе...

Недавно я получил обещанный снимок и с огорчением убедился, что был не прав. Якорь сам вылез из воды! Медленно, но вылез! Оказывается, надо вдумчивей отвориться к тому, что напечатано в справочниках!

Есть у меня двое дядюшек — Петр и Павел. Оба помнят обо мне, в каждом письме зовут в гости. Прошлым летом решил навестить дядюшек. Сперва заехал к дяде Петру. Прожил у него несколько дней, затем собрался к дяде Павлу. А дядя Петр говорит:

— Не спеши, дорогой, торопиться некуда. Павел сейчас в отпуске, вернется нескоро, недельки через две. Хочешь, еще ножики у меня — буду рад. Но я бы посоветовал поехать к Павлу на лодке. Далековато, правда, километров пятьсот, зато иного интересного увидишь. Половину пути по одной реке поплывешь, половину по другой, но по обеим вниз по течению. Ни тебе мускулы напрягать, ни о дороге спрашивать, а места удивительно красивые, на всю русскую землю славятся... Поезжай, Захар, не пожалеешь, я и лодку тебе дам. Возвращать ее не надо — у Павла оставишь; при случае заберу у него.

Как дядя посоветовал, так я и сделал. Взял лодку, для верности заново осмолил ее, запасся продуктами и ранним утречком отчалил от города. Дядя Петр проводил меня, с набережной на прощание кепкой помахал.

Путешествовать в лодке великое удовольствие. Река не широкая. Плыву по течению, даже грести не надо — лодка сама идет. На левом берегу — луга и поля, на правом — тоже, в отдалении невысокие холмы зеленеют. Где лесом полюбуюсь, где рощей, яблоневыми или вишневыми садами. Надоест по сторонам наблюдать, смотрю, как в небе легкие облака движутся, в спокойной воде отражаются.

Хорошо! Начнет темнеть — к берегу пришвартовываюсь. Разожгу костер, чай вскипячу. На ночлег обратно в лодку, а с рассветом дальше в путь. Еду и благодарю дядю за отличный совет.

Проплыл километров двести. Кончилась моя река, добрался до ее устья — к месту, где она в другую, широкую и полноводную реку впадает. Направил лодку по течению второй реки и вскоре прибыл к столице одной автономной республики. Город красивый, с древним кремлем, старинными башнями. Раньше он был далеко от реки, теперь ниже по ее течению построили плотину, и вода плещется у самых кремлевских стен. Хотел было остановиться, осмотреть столицу, но прикинул, что задерживаться нельзя, — до города, где дядя Павел живет, еще километров двести с лишним... А на реке по-прежнему чудесно, хотя плыть стало труднее. Река широкая — порой противоположного берега не различишь, движение по ней большое: и попутное, и вверх по течению. Трехпалубные корабли идут, баржи с различным грузом — самоходные и на буксире, плоты с лесом, длинные, как острова. Один раз теплоход на подводных крыльях промчался; бросив весла, я приветствовал его обеими руками — в отличие от бескрылых теплоходов, волны от него почти нет.

Точно не скажу — пройденного пути не мерил, но километров пятьсот наверняка проплыл. Наконец приближаюсь к городу, где дядя Павел живет. Очень красивый город! Стоит на крутой горе, а река перед ним разлилась словно море. В порту теплоходы, речные трамваи... Еле-еле разыскал лодочную пристань, где бы свое суденышко пришвартовать. Смотрю, по пристани человек ходит, кепкой радостно машет. Оказывается, дядя Павел! Он третий день выходил меня встречать, уже беспокоиться начал... Прожил несколько дней и у дяди Павла. Подошло время отъезда. До поезда — полтора часа. И тут спохватываюсь, что оставил шинель у дяди Петра. Ну и положение: вниз по рекам две недели спускался, сколько же понадобится, если против течения грести?.. На теплоходе с подводными крыльями и то за полтора часа никак не успеешь...

Так бы уехал без шинели, да, к счастью, дядя Павел выручил. Сбегал он к дяде Петру и мою шинель к поезду принес. Минут за сорок обернулся! Я ведь забыл сказать, что оба дяди в одном городе живут и даже на одном заводе работают.

По-вашему, зарапортовался Захар Загадкин? Плыл пятьсот километров вниз по течению двух рек, а пришвартовался в том же городе, откуда в это плавание уходил? Честное слово, говорю правду. Есть в нашей стране город, где расстояние между двумя набережными двояко считается. Если плыть водой — километров пятьсот. А если идти пешком — километра три-четыре от силы! Город, где живут дядюшки, очень известный. Но знаменит он вовсе не своими набережными.

Не разыскивайте Хмельную в атласе, — на географических картах у нее иное имя. А Хмельной ее образно назвал дореволюционный русский писатель Мельников-Печерский. Не обидел ли он реку, в которой течет простая вода, не время ли забыть необычное прозвище?

Я подумал, что мой долг разобраться в этом деле, и отправился к берегам Хмельной. Близко познакомившись с рекой, я убедился, что писатель подметил примечательную особенность ее.

Тот, кто сядет в лодку, проплывет от истока до устья Хмельной 423 километра. Вздумай же он идти пешком и напрямик, то пройдет всемеро меньше — километров шестьдесят! В нашей стране много рек, у которых расстояние от истока до устья по воде одно, посуху другое. Но Хмельная среди них самая извилистая. Она катит свои воды то влево, то вправо, то вперед, то назад; ее течение — сплошные излучины, петли, колена, повороты. И, по-моему, правильно написал Мельников-Печерский об этой чемпионке речных извилин, что «шатается, мотается она во все стороны, ровно хмельная». Сравнение грубоватое, но меткое: реке нечего обижаться на писателя.

На свидание с Хмельной я поехал кружным путем. Выбрал его умышленно, — хотелось осмотреть омываемую ею и любопытную для географа возвышенность.

Подкатив на велосипеде к перекрестку проселочных дорог, я спешился и спросил первого встречного, как добраться к берегам Хмельной. Прохожий показал на проселок, ведущий направо.

Я снова заработал педалями, но тут же притормозил, решив для верности справиться еще у одного встречного.

Второй встречный указал на проселок, ведущий влево.

Я поблагодарил, но не двинулся с места. Надо было подождать третьего встречного и точно выяснить, куда же ехать: налево или направо? Бабушка, проходившая мимо, выслушала меня и показала посошком на проселок, ведущий прямо!

«Тут какая-то заковыка, — сообразил я, — подожду-ка людей но надежней...»

Вскоре к перекрестку подошли два паренька, по виду школьники. Объяснив ребятам свое затруднительное положение, я достал компас и спросил:

— В языке магнитной стрелки разбираетесь?

— Разбираемся.

— Тогда скажите, как проехать к берегам Хмельной?

— Как нравится, так и поезжай! Кати на север, кати на юг, а нет, держи путь на запад! Берега Хмельной всюду увидишь. Хмельная со всех сторон течет, только на востоке ее нет...

Тут, чтобы окончательно вас не запутать, я растолкую происшествие на перекрестке.

Ни первые встречные, ни бабушка, ни ребята меня не обманывали: перекресток был у восточного края междуречья... Хмельной! Всем известно, что междуречье — местность, расположенная меж двумя реками. Но у Хмельной есть и собственное междуречье, оно лежит между берегами самой Хмельной! И междуречье не маленькое, не мысок или полу островок, образованный бесчисленными изворотами и петлями реки. С севера на юг оно тянется километров на пятьдесят, а с запада на восток — на все девяносто!,

В этом междуречье и находится возвышенность, любопытная для географа. Название у возвышенности, по-моему, забавное. Ручаюсь, вы улыбнетесь, когда отыщете его на карте.

Спустя часа четыре я подкатил к Хмельной. Мог бы доехать быстрей, но попадались зияющие в земле трещины, впадины, воронки. Я их осматривал, а те, что покрупней, даже измерял.

Берега у Хмельной красивые, вода чистая-чистая. Взобравшись на холм, я заметил, что река, словно гигантская змея, извивается среди зеленых лугов. Прислонил велосипед к березке и отдыхаю, кругом — ни души! Вдруг прямо из-под земли возникает мальчуган лет двенадцати. Лицо перепачкано, лоб в царапинах, штаны порваны, на голый живот бечевка намотана, Гляжу, конец бечевки к моей березке привязан...

— Откуда ты такой?

— Из-под земли.

— А что там делал?

— Пещеру обследовал. У нас их немало, но те я знаю, а эта — новая, позавчера ее нашел. Пойдем, покажу... У меня и свечка есть. Только китель и брюки скинь, не то порвешь...

Пещера меня заинтересовала. В трусах и майке я шагнул за мальчуганом. Он раздвинул кусты, за ними чернел узкий лаз.

— Тут вход, — сказал паренек. — Не трусь, дальше просторней будет...

Действительно, проползли мы на карачках метра полтора, лаз расширился, и я встал на ноги. Мой проводник зажег свечку. Над головой — неровный невысокий свод, где-то капает вода, впереди под тупым углом расходятся два коридора.

Под землей я пробыл довольно долго. Но описывать пещеру не стану; ничего удивительного в ней не оказалось, — обыкновенная пещера в растворимых водой горных породах. К тому же близ Хмельной таких пещер десятки, они давно открыты, и там часто бывают экскурсанты.

Зато у самой Хмельной нашел еще одну особенность. Река не маленькая, течет не по безлюдным местностям, а почти в середине европейской части СССР, но на ее берегах стоит всего один город. Раньше в нем жило много медвежатников, поэтому мишка изображен на старинном гербе города.

Реки — великое добро в хозяйстве человека. В старину они были важнейшими путями сообщения. Потом появились более скоростные и потому более удобные пути — железнодорожные, автомобильные, воздушные. Но реки по-прежнему нужны: возить, грузы по воде дешевле, чем поездом, самолетом или на машинах.

Правда, у водных путей есть малоприятные особенности. Во-первых, не все реки текут туда, куда нам хочется; во-вторых, зимой они замерзают. Первая беда поправима: можно прокладывать судоходные каналы. Волга, как все помнят, впадает в Каспийское море, а по каналам, соединившим ее с другими реками, суда плывут к Азовскому, Белому, Балтийскому морям. Хуже, что реки замерзают и навигация волей-неволей прекращается на несколько месяцев в году. Тут словно бы ничего не поделаешь: не подогревать же по зимам речную воду, чтобы она не превращалась в лед!

«Какая советская река самая главная?».— спросили одного моего приятеля. «Волга!» — ответил приятель, и его слова никто не смог опровергнуть. Верно, есть реки длиннее Волги, есть полноводнее, но нет реки, которая была бы так дорога сердцу народа. Неспроста сложено о ней столько песен: Волга — наша поилица и кормилица, наша труженица, наша красавица!

Хорошо прокатиться по Волге на быстролетном корабле с подводными крыльями, на теплоходе или дизель-электроходе, даже на обыкновенной барже, осмотреть древние и новые города Поволжья. В Казани, Ульяновске, Куйбышеве, Саратове, Волгограде, Астрахани — всюду свои достопримечательности, свои памятные места.

Неудивительно, что десятки тысяч людей проводят отпуск, путешествуя по Волге. Я слышал о человеке, который каждое лето ездит на Волгу, и, что ни лето, Волга показывает ему свои обновы: то еще одно рукодельное море — водохранилище, то «встроенные для нее новые суда, то порт, дамбу или мост, которых не было год назад. Я понимаю этого волжского путешественника и завидую ему.

Но что делать тем, кто летом занят, кому дали отпуск уже после ледостава? Например, начальнику лодочной пристани или директору пляжа? Летом у них работы, по горло. Смогут ли эти люди проехать по Волге зимой? Само собой разумеется, не по льду на тройке с бубенцами, — теперь такую тройку разве что в кино увидишь. . .

«Конечно, нет, — ответите вы, — зимой путешествовать по Волге нельзя».

Я тоже так отвечал и... ошибался! Оказывается, по соседству с хорошо знакомой нам Волгой существует менее известная, запасная, притом никогда не замерзающая Волга! Ею пользуются круглый год, хотя летом только закоренелый чудак откажется от текущей рядом настоящей Волги. Кто не верит, пусть взглянет на карту и немедленно убедится в справедливости моих слов... Уже убедились? Очень рад!

Я давно задумал проехать по запасной Волге от самого ее начала и до самого конца. В зимние каникулы нынешнего года непременно выполню свое намерение. Не хотите ли отправиться вместе со мной? Осмотрим Казань, погостим на родине Владимира Ильича Ленина — в городе Ульяновске. Обидно, что в Куйбышев не попадем — запасная Волга обходит его стороной, но обязательно побываем в Саратове, Волгограде, Астрахани. Кончается запасная Волга, как положено, у берегов Каспия. А там, где она начинается — это легко установить по карте, — и назначим нашу встречу. Как наступят зимние каникулы, буду ждать вас у начала запасной болей. Приезжайте!

На эти гонки я попал случаев. Жарким августовским днем я подъезжал в поезде ко всем известной обширной низменности и близ озера на Сутки прервал поездку, услышав по радио, что там будут всесоюзные спортивные соревнования. Кто приглашен участвовать, не разобрал, но это было неважно: интересны все спортивные соревнования.

Простился с соседями по вагону, сел в попутную автомашину я поспешил к озеру. Что же я -увидел на его глади? Гребные шлюпки? Парусные лодки? Моторные катера? Может быть, пловцов? Ничего подобного!

Я знаю о спорте много удивительного. Английским лыжникам, например, снег привозят из Скандинавии. Своего снега в Англии мало, я держится он там недолго — по зимам в этой стране дуют юго-западные ветры, несущие теплый воздух. На полуострове Флорида, что в Северной Америке, спортсмены скатываются на лыжах с высокого песчаного холма; климат на полуострове субтропический, снега нет. А на экваторе лыжники-африканцы мчатся по снежным склонам Рувензори, с опаской поглядывая на реку у подножия хребта, где в ожидании спортсмена-неудачника лениво плавают крокодилы. Ничего не поделаешь: у экватора снег выпадает только в горах на высоте нескольких тысяч метров.

Все эти истории о лыжниках я вспомнил неспроста. Кому-нибудь другому могло показаться, что поверхность озера покрыта снегом: она была белой-белой. Но кто же станет в жаркие августовские дни сыпать снег на озеро? И зачем? В нашей стране даже летом найдешь сколько угодно высокогорных снежных склонов, где можно устраивать лыжные соревнования.

Однако вовсе не лыжники готовились к гонкам на озере. На eго белой глади я увидел... автомобили и мотоциклы!" Кто-нибудь другой обмер бы от изумления, или ошибочно решил, что перед ним мираж. Но будь это мираж, машины вскоре исчезли бы или отодвинулись к горизонту, а на озере они оставались неподвижными.

Раздался выстрел судьи. Гонки начались. Забыв обо всем, я следил за спортсменами и кричал: «Давай не отставай!» А другой на моем месте стоял бы разинув рот и думал: «Почему машины не проваливаются на дно? Неужто заморозили все озеро, чтобы гонщики не утонули?"»

Но я сразу понял, почему гонщикам удалось, побить два мировых рекорда, и один всесоюзный. А после, окончания гонок пошел гулять и, замечтавшись о странностях природы, чуть было не попал под паровоз, тащивший товарные вагоны прямиком но озеру... 

Пятеро братьев

Я люблю ездить в поездах, особенно на дальние расстояния. За окном вагона с утра до ночи видишь живые картины нашей Родины: леса, степи, реки, озера, горы, большие и малые города. Смотришь в окно, будто увлекательную книгу читаешь! Интересно и беседовать в поездах: слушать попутчиков, самому кое о чем рассказать.

Позапрошлой зимой довелось мне ехать в одном купе с капитаном, речного теплохода. Он сообщил, что возвращается после отпуска в родной город, где на судоремонтном заводе вот-вот должны заняться подготовкой его судна к новой навигации. Как называется город, капитан не сказал, а я не спросил, решив, что это тайна.

Мне хотелось удивить попутчика своими географическими приключениями на реках, однако не удалось: капитан оказался опытным речным волком и все понимал с полунамека.

Признаюсь, я приуныл, но, когда кончил рассказывать, был обрадован неожиданной похвалой.

— Завидую, друг Загадкин, ты еще молод, а столько успел повидать, — произнес капитан. — К сожалению или к счастью, в этом я не уверен, жизнь не баловала меня приключениями. Делиться с тобой хитроумными историями не стану и попросту познакомлю с моей семьей. Пока заглазно, а попадешь в наш город, милости прошу в гости...

Я поблагодарил за приглашение и приготовился слушать.

— Нас пятеро братьев, — начал мой попутчик. — Николай, Иван, Федор, Василий и старшой — я, Игнат. Живем в одном городе, у всех работа связана с водой. Я, как тебе известно, капитан речного судна. Николай тоже капитан, но дороги наши разошлись: он плавает на морском теплоходе, иногда ходит в заграничные рейсы. Третий брат, Иван, штурман рыболовного траулера. С ним и Николаем я вижусь редко; их пути лежат в одну сторону от города, мой путь — в другую. А корабли Ивана и Николая, бывает, встречаются в открытом море. И четвертый брат, Федор, трудится на воде, хотя кораблей не водит: он работает на землесосном снаряде, очищает от ила и песка канал-невидимку, которым славится наш город. К воде все мы привыкли с детства, — и отец, и дед были рыбаками...

— А пятый брат? — спросил я.

— Пятый брат, Василий, — рыбовод-ученый. Дни напролет он проводит в рыбном царстве — обширном районе неподалеку от нашего города. Василий заботится о ценных рыбах, путешествующих из рек в море и обратно... Ну, вот ты и познакомился с моими братьями. Сообразил, друг Загадкин, куда я еду?..

Я взглянул на капитана. Ишь старый скромник, «делиться хитроумными историями не стану», а какую басенку сочинил! Но меня смутить не легко и я тут же ответил:

— Вы едете в город, где на пруду близ набережной цветет ярко-розовый цветок диаметром четверть метра и с большими круглыми листьями, похожими на зеленые зонтики.

— Даже о цветке знаешь? Откуда?

— Слухом земля полнится, товарищ капитан. Я знаю и такое, о чем вы, возможно, не подозреваете...

— А что именно?

— Ваш город некогда стоял километрах в десяти от места, где находится теперь, и был столицей государства.

Капитан засмеялся:

— Это любой школьник помнит! А ты что-нибудь слышал о нашем музее? Знаменитый путешественник — и не слыхал! Стыдись, там чудесная коллекция моделей морских и речных судов: парусников, старинных парусно-паровых кораблей, пароходов, плававших свыше века назад. Есть и модель «Сармата», одного из первых теплоходов; его построили в нашей стране более шестидесяти лет назад. Приезжай в гости, посмотришь модели и при случае расскажешь о них и о нашей встрече.

— Приеду, капитан, обязательно приеду и при случае расскажу... 

	Введите условия поиска Отправить форму поиска на сайте все яхты Web