Введите условия поиска Отправить форму поиска на сайте все яхты Web

Глава VI ВОЛНЫ, ПАРУСА

Опять спокойный день, располагающий к размышлению. Мысленно возвращаюсь назад и обдумываю все, что происходило до сих пор с нами в пути. Отъезд, шторм в Средиземном море, Гибралтар, буря на пути в Лас-Пальмас... Странно, каким бесцветным мне представляется сейчас Лас-Пальмас, а ведь там мы чувствовали себя счастливыми.

Что же осталось на душе от прошедших дней плавания?

Радостное чувство преодоленной усталости, удовлетворение от слаженной и четкой работы на судне. Пока мы выполняли все намеченное программой. Это далось нелегко.

Выдержав все. Юлия не утратила своей веселости, собранности и спокойствия. Думаю, что лучшего спутника мне не сыскать. К тому же Юлия идеальный рулевой. Она всегда точно держит курс и хорошо маневрирует парусами.

Сегодня заканчивается четвертая неделя плавания.

Я так вошел в ритм, что никакие лишения мне особенно не докучают. Голод и солнце я переношу, как бедуин в пустыне. Труднее избавиться от морской болезни. Не далее, как два или три дня назад, у меня были приступы слабости, головокружения. Это плохо. Надо научиться преодолевать подобные недомогания. В самые тяжелые часы, когда паруса полощутся на ветру и нас захлестывают волны, я берусь за ведро, вычерпываю воду, и морская болезнь моментально проходит.

Дни текут незаметно. Ничто не мешает лодке идти заданным курсом. Миля за милей остаются за кормой. Ветер ровный, он веселит наши сердца.

Заставляю себя не думать о суше и о нашей большеглазой улыбчивой Яне. В Софии я звал ее “Улыбашкой”...

Слышу по радио об увольнении в Западной Германии иностранных рабочих. Человек всегда ищет свое Эльдорадо. Да только там ли вы ищете его, бесчисленные эмигранты? Можно ли найти Эльдорадо вне родины? Нельзя.

В такую погоду у меня бездна свободного времени. И когда мне лень что-нибудь делать “по хозяйству” или читать, я извлекаю па свет свою любимую шкатулку с драгоценными вещами.

Из сентиментальности, что ли, но я никогда не выбрасываю ничего, что сохранит для меня память о дорогих мне людях или интересных местах.

Когда приблизилось время отплытия, па нас посыпались мелкие подарки, которые, по мысли их дарителей, должны будут принести нам удачу: тут были значки, эмблемы, крестики, иконки, амулеты, талисманы... Я собрала все это в одну круглую коробку и сунула ее в мешок. Теперь я могу часами просиживать над своими драгоценностями. Яна просто запищала бы от удовольствия, увидев эти сокровища. Я подарю их ей, когда мы вернемся в Софию. Только вряд ли я смогу объяснить ей назначение каждой вещицы.

Все-таки странное открывается передо мной зрелище: расшитая японская сумочка из соломки, лист фиолетовой бумаги, свернутый в рулон — точь-в-точь карнавальная вещь, ручной компас, эмблема польского яхт-клуба, кусочек горной породы, завезенный с Кавказа, икона Николая Чудотворца, матерчатая звезда с шлейфом, по которому выведена надпись Love, эмблема научно-экспедиционного клуба, кусочек олова, монисто, маленькие металлические бутылочки, старинный примитивный крест с резьбой, ракушки, золотой ключик-зажигалка, изящная бельевая прищепка, странного вида древесный нарост, весь источенный насекомыми, пояс из стеклянных бусинок, стрела — принадлежность какой-то незнакомой мне игры, эмблема хиппи, множество разных пуговиц в одном экземпляре, ремешок от часов, пряжка от женского пояса, стеклянные пестрые шарики, желудь, боевой патрон, засушенный эдельвейс и вешалка для зонта.

Эта коробка ржавеет, как и весь металл на шлюпке. Поэтому я обмотала ее изоляционной лентой, и она приобрела вовсе загадочный вид. Не хватает только изображения черепа на крышке для полной таинственности. Дончо завидует мне, и я иногда разрешаю ему заглянуть внутрь коробки. Правда, ненадолго, чтобы уберечь сокровища от его саркастических комментариев.

Насладившись зрелищем своих драгоценностей, я прячу их обратно в коробку и с чувством превосходства иду на вахту сменить Дончо.

Вахты сейчас так приятны, что мы спорим за то, чтобы подольше их стоять.

Продолжаем питаться зоопланктоном, испытывая к нему по-прежнему благоговейный страх. Мы рискуем собой, потому что многих видов и свойств планктона не знаем. Когда в 1970 году я в течение четырнадцати дней питался только им, я был первым человеком в мире, кто решился на такой эксперимент. Тот мой опыт позволил ответить категорическим “да” на вопрос ученых, годится ли в пищу не переработанный зоопланктон. В 1972 году во время черноморской экспедиции мы с Юлией 26 дней питались зоопланктоном, включенным нами в специальную диету. И тогда у нас была опасность съесть какую-нибудь ядовитую разновидность, но этого не произошло.

В Атлантике нам придется питаться зоопланктоном целых два месяца. Причем определить состав микроорганизмов у нас нет возможности. Кстати, после пашей черноморской экспедиции подобный эксперимент был проведен у берегов Японии, но там он длился не более двух недель.

Что делать, как бороться за свое здоровье в центре океана, в тысяче миль от ближайшей суши, если некоторые виды планктона окажутся вредными? У нас есть радиостанция, но дальность ее действия невелика, потому шанс, что нас услышат, ничтожен. У нас есть ракеты и дымовые шашки, но я не верю, что их кто-то увидит в этом районе. Они могут стать эффективными лишь в оживленных водах ближе к берегу и могут послужить началом спасательной акции. И все же, если произойдет что-нибудь, где искать выход? Единственная надежда — паша судовая аптека и некоторое предварительное знание питательных свойств зоопланктона.

Есть еще одна опасность, связанная с этим родом пищи: в организме постепенно могут откладываться ядовитые вещества, действие которых начнется впоследствии. Но только через несколько месяцев после экспедиции “Планктон III” мы сможем дать точный ответ на этот вопрос.

И последнее: не окажется ли планктон вреден в сочетании с обычной пищей? Мы пробуем разные комбинации, и, если с нами что-нибудь случится, у нас останется один выход: перейти на рацион, состоящий из одного планктона. Правда, пока и этого мы не можем себе позволить, так как центральная часть океана небогата планктоном и мы не в состоянии наловить его в достаточном количестве. Нам приходится весь день забрасывать тяжелые сети, чтобы наловить его в нужных дозах. Сети к тому же сдерживают ход лодки, что совсем не в наших интересах. Итак, будем точно соблюдать программу и надеяться на самое лучшее.

11 ИЮНЯ, ДОНЧО

Комоды и мешки

Главное в плавании — порядок на лодке и правильная организация рабочего места. Хотя мы и составили списки уложенных в мешки вещей, они не особенно помогли нам. Во время шторма не бывает времени разыскивать ту или иную вещь в списках. Каждая мелочь стала для нас проблемой. Чтобы достать жизненно важные в тот момент предметы — веревку, топорик, клеши или отвертку, нам сначала надо было установить, что они находятся в списке № 4. Узнав номер мешка, нам нужно было еще найти этот мешок в огромной куче вещей.

Это был урок для нас. Мы поняли свои ошибки и решили найти для нужных вещей более удобные места. В Лае-Пальмасе мы все переиначили. Самые нужные предметы мы положили в “комодик”, расположенный в “рабочей зоне”, так, чтобы они всегда были под рукой. Возле мачты мы сосредоточили резервные фалы, шегели и все прочее, необходимое для управления парусами. Рядом с румпелем теперь всегда были карта, циркуль, линейка, нож, чашка и сети для ловли планктона. Вещи “переселились” на отведенные им места, и мы стали тратить гораздо меньше времени на их поиски.

Хорошая организация экономит силы и способствует хорошему самочувствию. Море заставляет быстро изжить хаос в быту. Чем тяжелее условия жизни, тем больше должно быть в ней порядка. Трудностям, возникшим на первом этапе путешествия, мы в немалой степени обязаны беспорядку на шлюпке. Система списков н мешков имела значение на берегу. Благодаря ей мы ничего не забыли. Тысячи мелочей мы предусмотрели и уложили их аккуратно, как в аптеке. К сожалению, аккуратность эта имела значение до первой бури.

Упаковка багажа на обычном судне несложна. Любой яхтсмен знает, что карты укладываются в специальный ящичек, а консервы в сундук или специальные отсеки: каждому ясно, что важно обеспечить легкий и быстрый доступ к вещам, что нелепо в проходах и на полу устраивать склады, ибо в шторм после долгих поисков, набив себе шишек, вместо зубной пасты, которая тебе понадобилась, обязательно найдешь коробочку с амулетами. Любая яхта имеет специальные отделения для пищи, парусов, гнезда для посуды и плиты.

Но мы не на яхте, а на спасательной лодке, маленькой и тесной. Если нам нужно распаковать багаж, мы можем заниматься этим только на полу. И мы должны ходить по нему и спотыкаться об него. ОТенри уверяет: “Нет ничего смешнее упавшего человека, физиономии всех споткнувшихся одинаковы”. Я с ним не согласен. У Юлии, когда она спотыкается, всегда разная физиономия. Неправда и то, что упавший всегда смешон. За три дня шторма у тебя становится жалкий и в буквальном смысле побитый вид. Нет, это зрелище не из веселых.

Больше всего мне ненавистен большой мешок VI. Мы оставили его на носу. До него можно добраться лишь ползком, а рыться в нем можно только в положении “вниз головой”. Тысячу раз пожалеешь, что ушли в прошлое старинные дедовские комоды с выдвижными ящичками. Когда Юлия держит меня за ноги, рыться в мешке VI легко. Но если она стоит па вахте, то задача достать щетку для бритья или моток ниток для штопки парусов становится почти непосильной.

Вот один из выводов нашего плавания: потерпевший кораблекрушение может выжить в океане только при хорошей организации порядка на судне, мало того — при педантично строгой организации. Когда вещи находятся на своем месте, то есть там, где они доступны в любое время, тебя не покидает уверенность в себе, которая в аварийных и кризисных ситуациях остается главным фактором сохранения жизни. Отсутствие под рукой какого-нибудь шегеля или мотка веревки в нужный момент может круто изменить всю ситуацию плавания.

Есть большая разница между родным домом и спасательной лодкой, и не надо стараться сгладить ее избытком вещей. В этом я убеждался много раз. II каждая новая экспедиция свидетельствует, что в течение всего плавания мы используем всего несколько облюбованных нами предметов — одни и те же чашки, один и тот же чайник. Часть взятых вещей оказывается лишней, но бывает трудно определить заранге, какая именно часть. Поэтому приходится иметь резерв — двойной, тройной, даже после того, как просчитаешь все варианты, и самый худший в том числе. Как я мечтаю о путешествии с багажом, распределенным по шкафам, как на яхте! Глядя на нашу лодку, я вздыхаю о лакированных стенках вместо торчащих повсюду нейлоновых мешков.

Меня даже не раздражают остроты Юлии:

— Старьевщик!

Или ее возгласы нараспев:

— Ста-а-арые вещи, ста-а-ару одёжу покупаю!

С детства знакомый клич. Сейчас он заставляет меня вспомнить Софию. Удивительно, но именно этот возглас Юлии заставляет меня особенно остро тосковать по родному городу.

Поднялся сильный ветер. Небо заволокло. Но дождя нет. Появляются огромные свинцовые тучи, которые в Черном море устроили бы потоп, по здесь на пас не падает ни капли. Приятно, что солнце не мучает нас.

Восходы и закаты прекрасны, по облака мешают определить местонахождение судна. За все пройденные 1900 миль я только однажды вычислял широту по Полярной звезде, да и то тогда только, когда за кормой уже было 1600 миль.

От Гибралтара до Лас-Пальмаса мы шли вдали от берега при крепком ветре и сильном течении и ориентировались только по компасу. И вышли с большой точностью сначала к Алегранце, а затем к Лас-Пальмасу.

Вахтенный режим протекает вполне нормально. По очереди сменяем друг друга. Юлия помогает мне во всем и пи разу не уступила своей вахты. Сейчас я мог бы управиться со всем и один, но во время больших штормов ее помощь здорово берегла мои силы.

Пассат надувает паруса и гонит лодку со скоростью четыре узла в час. Это прилично для такого суденышка, как “Джу”. Идем на гроте и стакселе с гиком. Стаксель тянет так сильно, что я прозвал его “Локомотив”.

То и дело приходится заниматься ремонтом или исправлением каких-то дефектов. Сегодня обмотал панты, чтобы не протирали и не рвали парусов и не пачкали нас масляной пропиткой. Вчера спускался в океан и чистил дно лодки. Оно сильно обросло ракушками, и от этого падает скорость.

Чистку закончил быстро, так как Юлия увидела акулу. В лодку я забрался с неторопливым достоинство-,!, заставив понервничать Юлию. Вел себя глупо — не из-за риска, которого почти не было, а от того, что причинил беспокойство экипажу.

Планктона в океане стало значительно меньше. С большим трудом за несколько часов ловли мы собираем в сети граммов 100—120. Мы так и не привыкли к нему, он неприятен нам по-прежнему. Вообще с едой у нас стало плохо. Консервы портятся, и, чтобы есть их, надо так же мобилизовать волю, как перед чашкой планктона. Заметно, что мы покидаем пределы богатого планктоном Канарского течения. Скоро войдем в Экваториальное, и уловы наши станут еще скуднее.

У меня, знаменитого гурмана, пропал аппетит. Немного поев, уже чувствую тяжесть в желудке. Часто подташнивает. Или мы выбрали плохие консервы, или пора закрывать консервную фабрику “Родопы”. Планктон тошноты не вызывает, значит, все дело в консервах.

Погода прохладная, а это создаст идеальные условия для работы.

Вспоминаю Африку. Ее пески цвета охры и странные белые города. За внешней безмятежностью континента скрывается трагедия миллионов людей, обреченных на голодную смерть. Только за последние шесть лет пустыня принесла страшное опустошение. Каждый год она продвигается в глубь плодородных земель па 60 километров. Пески заносят результаты труда нескольких поколений. На континенте осталась только третья часть поголовья скота от существовавшего в лучшие времена. Десятки стран живут подаянием богатых государств. Станет ли когда-нибудь планктон их пищей, спасающей от голода? В планктоне содержится белка в пять-шесть раз больше, чем в любой другой живой материи, обитающей в море или на суше. Принесет ли он насыщение миллионам людей? Сможет ли человек изобрести рентабельный способ его добычи или искусственного его выращивания? Борьба с голодом этой вечной проблемой Земли, ведется, конечно, многообразными способами. И на суше. И в морс. И если наша экспедиция укажет еще один путь, можно будет считать, что усилия наши вознаграждены.

Думаю, что в ближайшем будущем человечество будет заниматься не только проблемой ограничения распространения атомного оружия и проблемой разоружения, но также и проблемой распределения основных видов продовольствия. Международные организации должны будут заняться созданием системы контроля цен, совершенствованием техники изготовления пищи. Для этого надо будет использовать все новейшие достижения техники, биологии, химии.

В Гибралтаре, читая газеты, я был поражен, как много в них пишут об энергетическом кризисе, о его тяжелых последствиях. Об этом пишут уже два года. Модная тема. Фотография голландского молочника, который после вздорожания бензина запряг в свой автомобиль лошадь, обошла мировую прессу. За два года об энергетическом кризисе написано больше, чем о голоде со времен Гутенберга. Когда в 1974 году в Эфиопии умерло с голоду 200 тысяч человек, то об этом появились лишь короткие сообщения. Своя рубашка ближе к телу — такова мораль западного мира, мира торгашей, барышников, гешефтмахеров!

Средняя скорость нашей лодки 65 миль в сутки. Это гораздо больше, чем мы ожидали. При хорошем пассате мы однажды прошли за 12 часов 55 миль. Это наш рекорд. Причем ни одна волна тогда не захлестнула лодку.

Теперь мы сменяем друг друга на вахте каждые два часа. Дольше невозможно вынести под палящим солнцем. Идем только па гроте и стакселе на гике.

Лодка идет на фордевинде. Курс, требующий самого большого внимания. Чуть отвлечешься, начинает плескаться стаксель. И совсем страшно, когда грот с треском перебрасывается с одной стороны на другую. Если бы ветер был сильнее, мачта наверняка опрокинулась бы.

Планктона становится все меньше. Вода в темноте фосфоресцирует слабо.

Ночью мы спим. На двойных стакселях лодка идет сама. Так будет продолжаться еще несколько дней. Здесь самая “безлюдная” зона Атлантики. Здесь не проходят морские пути. Почти не водится рыба. Ближайшая суша находится от нас в 900 милях. Сильнее, чем сейчас, мы и не можем быть оторванными от мира.

Питаемся мукой. Изредка позволяем себе полакомиться орехами, сухофруктами и маслинами.

Я уже втянулся в эту жизнь и могу плыть как угодно долго. Худею умеренно. Отдых не расслабляет меня. Хроническое недосыпание иногда вызывает легкое недомогание, но сплю, как всегда, крепко, и сон восстанавливает силы.

Великолепная вещь — двойные стаксели. Плохо только то, что они затягивают нас южнее, чем мы хотели. Так мы можем очутиться не на Кубе, а па Барбадосе. Днем мы корректируем отклонение, вызванное бесконтрольным движением в течение пятичасового ночного сна. Так как нас сносит, мы может позволить себе идти с двойными стакселями только по пять часов в сутки. Хорошо тем, кто путешествует без точной программы. Отправляются из Лас-Пальмаса, целиком полагаясь на ветер. Он несет их прямо к Мартинике или Барбадосу, Плывут только на двойных стакселях. Л мы стремимся к Саптьяго-де-Куба, расположенному севернее Барбадоса на 1200 миль.

14 ИЮНЯ, ЮЛИЯ

Дела человеческие

Прошли двухтысячную милю. Меня это очень радует. Я почувствовала приближение берега. Через месяц или полтора будем на Кубе.

Из Софии мы отправились 30 марта. С тех пор мы не видели Яну. Скорее, скорее навстречу ей! Я все время поглядываю на табло лага. Вокруг нас бесконечный океан, и только медленно ползущие цифры лага свидетельствуют о том, что мы движемся к берегу.

Дончо советует мне не очень доверять прибору, ибо он показывает иное расстояние, не совпадающее с реальным. А вычислить поправку к его показаниям сложно. Я немного обиделась на Дончо, потому что люблю этот счетчик расстояний. Почему же нельзя ему верить, спорю я с Дончо, если лаг показал 702 мили на дистанции между Гибралтаром и Лас-Пальмасом, допустив ошибку лишь в две мили? Да, говорит Дончо, но там поправка совпадала со скоростью течения в том районе. Здесь же течение иное, и отклонение в показаниях лага может быть каким угодно. Дончо не может изменить моего отношения к прибору.

Но Дончо пренебрегает лагом только на словах: когда сломалась планка, на которой был закреплен лаг, он забегал, достал инструменты, полдня пилил, строгал, стучал молотком, а когда починил ее, то выглядел таким счастливым, будто спас утопавшего.

В море то и дело попадается разный мусор. Куски краски, винная бутылка, а через два дня нашлась и пробка от нее. Какие-то сети зацепились за лаг. Наткнулись мы на пластмассовое ведерко, выудили и детский поясок.

Все эти мелочи невольно связывают нас с людьми, не дают нам чувствовать себя до конца оторванными от них. Мы назвали их одним термином — “Дела человеческие”. Даже о плывущей в океане бутылочной пробке часами можно выдумывать увлекательные истории.

Каждый день видим морских ласточек, не менее одной в день. Но мы еще очень далеко от суши. Наши координаты сегодня 20° сев. шпроты и 37° 30' зап. долготы.

Ален Бомбар в своей книге возмущается тем, что в одном пособии для терпящих кораблекрушение сказано, что птицы всегда предвестие суши: одни виды, мол, встречаются в ста милях от берега, другие — в шестидесяти... Это неверно. Может быть, большие скопления пернатых и являются признаком близости суши, но не отдельные их представители, которых, как и Бомбар, мы видим каждый день. Возможно, что это те птички, которые не приняли к сведению упомянутое пособие.

Чаще всего над нами кружит красивая белая птица с тонким, длинным, изящным хвостом. Видели мы и рыбку-лоцмана, но она быстро спряталась. Появилась она очень интересно. Дончо вдруг стал крутиться по палубе, всматриваясь в воду. Затем замер, уставится в одну точку, н лицо его засветилось.

— Юлия, ну-ка проверь, не появилась ли рыбка-лоцман?

Я бросилась на нос лодки н растянулась на палубе, свесив голову вниз. И правда, рыбка-лоцман плыла впереди нас. Пестрая. Чуть больше ладони. Казалось, что она не плывет, а ее толкает вода. Я не могла оторвать от нее глаз. Во всех книгах мореплавателя всегда сопровождает рыбка-лоцман, а мы до сих пор плыли сиротами. Теперь у меля появилось чувство, что в нашей экспедиции все встало на свои места. Только я представляла эту рыбку крупнее.

Вообще мы встречали много разных вещей, все, кроме кораблей. Когда мы уезжали, нас часто спрашивали, сколько кораблей нас будет сопровождать, будет ли за нами следить самолет. Не знаю, как могли прийти им в голову подобные вопросы.

С тех пор как мы вышли с Канарских островов, мы не видели ни одного судна. Пустыня — так можно назвать эту среду. Оказалось правдой, что океан бесконечен.

Вот я и увидел знаменитые саргассы. Те самые, которые останавливали корабли Колумба. Нас они не остановят, но повредят лаг. Это очевидно, и я смиряюсь с мыслью об этой утрате. В море глупо тратить силы и нервы на борьбу с тем, что неизбежно. И все-таки каждые десять минут я чищу лаг от водорослей. Мы очень привыкли к нему, и нам бесконечно приятно смотреть, как нарастает число пройденных лодкой миль. Юлия разговаривает с ним, как с ребенком. Лаг стал ее любимой вещью.

Сегодня мы еле-еле движемся. Производим разные манипуляции с парусами. Я даже натянул стаксель от кормы — никакого результата. Мы сняли его кинокамерой — так он хорошо выглядел. И только.

Ветер северо-восточный и тащит нас на юг. Мы, конечно, пытаемся корректировать курс, но на этой лодке трудно держать одно и то же направление. За тридцать дней плавания все дефекты как на ладони, в том числе просчеты в системе управления лодкой.

Заполняю листок с точным описанием недосмотров и всех уязвимых мест, которые потребуют изменений.

“Джу V”, на которой мы будем плыть в Тихом океане, будет улучшенным вариантом обычной спасательной лодки, и если он окажется удачным, то будет принят во внимание учреждением, существующим под эгидой Конвенции по охране человеческой жизни на море (СОЛАС-60).

Смены вахты мы продолжаем по-прежнему делать каждые два часа. Этот режим оказался удобнее.

Сегодня, разрезая вдоль резиновый шланг, чтобы обмотать им ванты, я глубоко порезал указательный пален. Кровь долго не останавливается. Это неприятно, потому что раны, особенно на руках, заживают медленно. Необходимость постоянно что-то делать и соленая вода могут сделать из царапины проблему.

Несмотря на предостережения “знатоков”, транзистор прекрасно работает на коротких волнах. Средние и длинные не слышны. Преобладают американские, английские и французские станции. Реже встречаются советские. Болгарских мы не слышали ни разу, несмотря на все наши старания. Одно из наших любимых занятий — пытаться отыскать болгарскую станцию.

Жалко упущенной возможности послать сообщение на родину. Первый корабль, который мы увидели в течение месяца, блеснул огнями и исчез за ночной горизонт. Я могла бы связаться с ними по радио, но в темноте не сумела поставить антенну. Мы пересекаем траверз Нью-Йорк — Кейптаун. Может быть, завтра мы снова увидим судно, но было бы лучше, если б оно заметило нас.

Сегодня я в первый раз свалилась за борт — я не была привязана, но все же успела схватиться за леер и, тихо ругая себя, залезла обратно в лодку.

Не повезло и Дончо. Когда он в очередной раз нырнул в акваланге чистить лодку, по нему проехалась какая-то тварь. На теле у него появились красные пятна. Рука вспухла и онемела. Похоже, что тварь была не хищной, а просто любопытной.

Признаться, в океане мы не встретили ничего, что пугало бы нас, кроме разве что акул среднего размера. Очень жарко, и мы купаемся. Мои мечты сейчас самые скромные — хотя бы немного облаков, которые смягчили бы свирепое тропическое солнце. Что бы мы делали без тропических шлемов? Мы не расстаемся с ними, только что не спим в них. Надеваем рано утром и снимаем с заходом солнца.

Дни становятся невыносимо длинными. Решаю устроить стирку. У меня есть два способа. Первый, который нравится мне больше и которым, к сожалению, я не смогу воспользоваться в Софии, заключается в следующем: привязываю вещь к веревке и оставляю ее за кормой. После получасового полоскания в океане можно считать вещь выстиранной, вытаскиваю ее, чтобы сушить. Конечно, существует опасность для нее быть съеденной акулой, но при наших гардеробах с большим запасом одежды мы переживем любую потерю.

Сегодня мы плывем так медленно, что нет смысла бросать белье в океан. Достаю ведром воду, выжимаю из тюбика мыльную пасту и начинаю тереть и полоскать белье. Занятие не по мне, и, чтобы не было скучно, я вслух говорю сама с собой и работаю рунами изо всех сил. Пена летит во все стороны. Мне хочется, чтобы Дончо обратил внимание на то, как прилежно я работаю, но он так глубоко задумался, что я оставляю его в покое.

Продолжаю свои упражнения. Поласкаю прямо за бортом. Это вовсе не проблема, так как палуба возвышается всего на 60 сантиметров над водой. Тарелки тоже мою в море. Когда они высыхают на воздухе, все дно их затянуто солью. На нашей одежде столько соли, что она не может просохнуть. Соль впитывает в себя влагу из воздуха, поэтому одежда всегда волглая.

Соль и соль повсюду: на волосах, одежде, на губах оседают крупинки соли.

Я удивляюсь, каким спокойным и бодрым выглядит Дончо. Меня порой охватывает такое сильное желание прибыть в конечный пункт, что я не нахожу себе места и занимаю себя, чтобы время шло быстрее, бесполезной деятельностью — переставляю багаж, просматриваю еще раз содержимое мешков. Бессмысленно? Но зато успокаивает. А Дончо, даже несмотря на то, что солнце печет немилосердно, сидит неподвижно на палубе и смотрит в океан. Он может это делать часами, не обращая на меня внимания, будто меня здесь нет. Но подходит ко мне всегда вовремя, в тот момент, когда мне хочется почувствовать близость другого.

Ветер изменил направление на юго-восток. Это то, о чем мы мечтали. Если он не переменится в течение трех-четырех дней, то мы сможем выйти точно к пашей пели. Нужны три-четыре дня хода на северо-запад...

У нашей экспедиции довольно трудная задача. Обычно все пересекающие Атлантический океан беспрепятственно плывут к южным островам. Мы же рвемся к Кубе, которая расположена на 1200 миль (то есть на 2100 километров) западнее их. Такое же расстояние пролегло между Софией и океаном.

Мы очень довольны, что плавание проходит без повреждений лодки, и жалеем, что не можем об этом поведать миру. Бездействующие аккумуляторы да лопнувшее стекло газовой лампы, склеенное усилиями Юлии, — вот все наши потери.

Вчера мы видели райскую птицу. Белую. С длинным хвостом. Она прилетела после захода солнца, и мне не удалось ее снять. Вспомнил стихотворение об этой птице, которое выучил в шестилетнем возрасте. Подлинное имя хвостатой птицы “фаэтон”, но мы все же будем звать ее райской.

Удивительно чувствительное существо человек. Как хорошо я ощущаю зависимость моего настроения от силы и направления ветра. Сейчас, когда дует этот добрый пассат, во мне все поет.

У Юлии приступ меланхолии. Она уставилась в одну точку океана, а глаза ее полны слез. Рядом с ней лежит фотография Яны.

Я и раньше заметил, что с ней начинает что-то происходить, потому что все чаще она останавливается у лага, который как бы замер на месте, показывая, что до Кубы нам плыть еще 1800 миль. Многовато...

Произвожу специально для Юлии самые скрупулезные расчеты и убеждаю се, что на Кубе мы окажемся 13 июля. Вижу на ее лице признаки хорошего настроения. А еще через час она начинает удивляться сама, как могла в такую хорошую погоду заразиться меланхолией.

А ведь погода действительно прекрасна! Дождь!

Еще недавно он лишь накрапывал и был похож скорее на туман, а сейчас уже идет ливень — впервые за много дней плавания. Я мгновенно разделся и стал намыливаться специальным тропическим мылом, чтобы смыть соль. Но, как и всегда случается в душе, нужная вода, то есть дождь, прекратилась, и пришлось мне ополаскиваться морской водой. Юлия развеселилась еще больше, а я чувствую себя обманутым и мелочно сержусь на небеса.

После дождя ветер стал слабее и направление его строго не ориентировано. Нам достается много работы. Приходится то и дело менять положение парусов, сделали по крайней мере тридцать поворотов.

Сменить галс при наших снастях особенно хлопотное дело. Сначала разворачиваемся кормой к ветру и ждем, чтобы “Джу” набрала скорость. Затем убираю грот, вытаскиваю рейку, стиснутую между вантами (так грот лучше ловит ветер). Перебрасываю ее на другую сторону, на другой крюк. Поднимаю грот, и снова набираем скорость. Юлия отпускает шкот и поворачивает румпель. Хватаю фалинь, привязанный к концу рейки, начинаю тянуть с силой вниз и в сторону. Рейка делает полукруг вокруг мачты. Парус оказывается с другой стороны лодки. Юлия привязывает шкот к противоположному борту. Я подбегаю к ней, натягиваю шкот и... забываю о стакселе. Перед тем как начать подобную операцию, я всегда стягиваю его, закусив фал, убираю гик, сворачиваю и привязываю стаксель так, чтобы он “не играл”.

Сложная процедура? Но я еще коротко описываю ее, некоторые подробности опустил. На деле все довольно просто, и жаловаться на такую работу не приходится. Она входит в распорядок нашей жизни.

Океан изменил свой цвет. Появилось множество оттенков, которые придают ему какую-то особую красоту.

Сейчас он бело-голубой, будто в него подмешали молока.

Ветер умеренный. Идем прямо к Кубе.

Мы немного озабочены тем, что прибудем раньше, чем это намечено по графику, и тогда опередим тех, кто собирался встречать нас. Хорошо было бы известить их. Хорошо бы встретить корабль. До сих пор мы вступали в прямой контакт лишь с одним кораблем, советским, и то перед Лас-Пальмасом. Решаем написать депешу с указанием “точной” даты нашего прибытия в Сантьяго-де-Куба. Привязываем ее к грузу (скоба) и держим под рукой, чтобы в нужный момент ее можно было бы швырнуть на палубу подошедшего близко судна. Так мы делали в Черном море.

Очень странные здесь закаты. Багровое солнце перед тем, как опуститься в море, прячется за тучи, нависшие над горизонтом. Зрелище, сжимающее сердце и вызывающее страх перед грядущей ночью... Но она проходит, как обычно, тихо. Просто здесь такие закаты.

Ночи непохожи одна на другую: то плывут огромные облака, то покажется и сразу же исчезнет луна, чтобы дать место звездам, а то вдруг небо потемнеет и все утопает в густом мраке. В самые темные часы с нетерпением жду рассвета.

Мне кажется, что вокруг нас разлита абсолютная красота, но мы почти что глухи к ней. Она не сделала нас одухотворенней, наоборот, мне кажется, что чувства стали грубее и менее восприимчивыми к красивому. Может быть, существует инстинкт самосохранения чувства от натиска красоты? Не знаю. И надеюсь все же, что в подсознании она запечатлеется, несмотря на наше внешнее к ней пренебрежение.

Когда пассат утихает, в небе выстраиваются ряды облаков в пять линий, начиная от горизонта. Они похожи на строй средневековой пехоты. Мы назвали это явление “пятилинием”.

Сейчас пятилиние передвинулось в другую часть неба, облака уже не белые, а серые, топчутся над нами, не хотят выпускать из своей тени.

Время практически перестало существовать для меня. Оно остановилось. Чувствую, что и мое существование стало каким-то иным, как бы лишенным прочной опоры. Приступы грусти накатывают на меня, и я надолго умолкаю. Дончо замечает мое состояние. К счастью, он не поддается меланхолии и старается поднять мое настроение.

“No problema!” — так любили мы говорить в Гибралтаре и Лае-Пальмасе. “Все в порядке”. Это выражение часто употребляли докеры и администраторы. У них мы его и подслушали. Нечто вроде “о'кэй”.

No problema не имеет в нашем языке аналога. Это выражение не переведешь словом “пустяки”. Это скорее деловое обязательство, уверенность, что никто тебя не подведет. Вот нас никто пока и не подводил. No problema! Важно было войти в ритм и не сбиться с него.

Сейчас, делая эту запись в дневнике, вспоминаю, что забываю систематически фиксировать все помехи в пути. Называю все подряд: голод, солнце, качка, теснота, незащищенность лодки от волн, отсутствие киля, плохие консервы, тоска по Яне и обществу.

Все ли это?

Прибавлю еще чувство одиночества, страх, отсутствие удобной постели и возможности вымыться пресной водой и т. д.

Были и другие отрицательные факторы, но сейчас они не приходят в голову. Значит, они не являются первостепенными.

Завтра составлю список того, что нам нравится, что следует отнести к положительным факторам путешествия. А теперь пора менять положение парусов.

Все чаще появляются птицы. Но это не признак соседства суши. О ней мы знаем следующее: наши координаты 19°20' сев. широты, 45°10' зап. долготы, то есть остается пройти около 1800 миль.

Шторм. Дуй, ветер, дуй!

Ветер нарастает, поднимая сильное волнение. Он подхватывает “Джу”, и шлюпка буквально распарывает поверхность океана. Нас лихорадит, как на соревнованиях. Хотим побить собственный рекорд — 95 миль за сутки. Волны захлестывают, и я усиленно работаю ведром.

Лететь по таким волнам в пене брызг не только огромное удовольствие, но и немалый труд, требующий мастерства. Каждую волну надо встретить, повернув корму под определенным углом, одновременно наблюдая за тем, чтоб не спутались паруса. Если волна идет сбоку, надо успеть развернуться к ней носом. Несмотря на нашу ловкость, нас заливает, и все же до восьми утра мы прошли 97 миль. Рекорд перекрыт на 2 мили.

Море “оживает”. Мы видели двух черепах и много водорослей. Все время встречаются жестянки, стеклянные и пластмассовые бутылки, куски нейлона, доски.

Записываем все, что встречаем. В Софии обработаю данные по созданной мной же методике, чтобы рассчитать степень загрязненности разных районов океана.

21 ИЮНЯ, ДОНЧО

“Летучий голландец”?

Очень сильный ветер. Лодка просто летит. За следующие 24 часа — с шести утра до шести утра мы прошли 100 миль. Браво, “Джу”!

Сегодня попробовали первую океанскую рыбу. Летающую. Она упала на палубу “Джу”, и мы ее съели. Она была сантиметров 15 длиной и оказалась вкусной.

Кроме планктона, мы не употребляем другой белковой пищи. Мясные консервы уже никуда не годятся, и мы наложили на них запрет. Рыбу мы не должны ловить — таково было наше решение, к тому же я не люблю это занятие.

Вчера ясно видели на горизонте корабль. Вел он себя странно. Показывал нам то борт, то нос, то корму. Похоже, что судно рыболовное. Но ведь этот район беден рыбой. Юлия уверяет меня, что это брошенный моряками корабль, ей очень хочется встретиться с “Летучим голландцем”, потому что именно она якобы лучше всего знает такие суда.

Я размахивал болгарским флагом. Бил в ладоши. Юлия приготовила письменные депеши. Но корабль не заметил нас. Или сделал вид, что не заметил. Нам не удалось прочесть его название и узнать его национальную принадлежность — было далеко.

Завидев судно, мы решили сделать невозможное и заставить работать нашу радиостанцию. Я крутил генератор, Юлия трясла аппаратуру. Мы засекли конец интервала молчания и подавали сигналы, чтобы этот корабль или любой другой “сосед” услышал нас. Но все было напрасно. На нашу станцию явно нельзя надеяться, если нас не слышал и этот траулер. Причем меня не покидает ощущение, что станция в полной исправности. Досада берет, что мы упускаем реальный шанс успокоить близких и сообщить друзьям, что встречать в Сантьяго нас следует числа 15-го.

Да, Юлия, мы будем там 15-го...

Ура! Сегодня пройдено 96 миль. Не стоим на месте.

2700 миль позади. 1700 впереди.

Повторяю: Дончо из тех людей, которые рождены для своего времени. Он гармонично вписывается в наш мир. Он радуется только тому, что имеет. Умеет ограничивать себя во всем. Поддерживает тех, кому плохо. Не щадит себя в деле. В задуманных планах не останавливается, даже если ему возражает большинство. Я доверяю ему целиком и как капитану и как человеку. Доверяю хотя бы потому, что все задуманное им всегда выполнялось, и всегда он был зачинщиком в каждом деле.

Если Дончо решает что-нибудь сделать, он бросает на это всю свою энергию. Его “результативность”, его успех не связаны с везением. Им двигает вера в свое дело, и он добивается победы. Он всегда рассказывает всем о своих планах подробно, не скрывая ничего. Почему многие так часто боятся делиться своими замыслами, особенно планами на будущее? Боятся ли завистников или подвержены суеверному страху?..

Замечаю, что мы с Дончо общаемся гораздо больше, чем в предыдущей экспедиции, и не устаем друг от друга.

Незадолго до отплытия в Варне нам преподнесли букет из шестидесяти гвоздик — символическое пожелание завершить плавание за 60 дней. Это шутливое напутствие, помню, тогда рассмешило нас, тех, кто дарил гвоздики, и даже цветочницу — оно показалось несерьезным. А теперь я чувствую, что у нас есть шансы выполнить это пожелание.

Рассчитываю, что время, затраченное на переход через Атлантику, окажется на уровне, какого достигла бы современная яхта.

Нашими приличными результатами мы обязаны непрерывным вахтам, которые несем в последние дни. Двойные стаксели используем в редкие часы, не надо забывать, что они сносят нас на юг.

Волны по-прежнему высоки и так же регулярно захлестывают лодку. Утром одна из них смыла наш завтрак. Чашка с планктоном исчезла мгновенно, как в мультфильме.

Еще немного, и мы окажемся на 20-й параллели, на широте Сантьяго. До конца плавания надо держаться ее. Трудная задача, но, часто меняя галс, мы справляемся и с ней.

Солнце, скрытое за вуалью легких облаков, смиряет свой пыл. Для нас каждый такой нежаркий час в радость. В рубке становится прохладнее, и тогда там можно спать даже днем.

	Введите условия поиска Отправить форму поиска на сайте все яхты Web