Пир был великолепный, но он не прошел мне
даром. Начал я с куриного бульона с луком, а
после рубца выпил несколько стопок виски.
Обливаясь потом, исполнил весь свой
репертуар песен и стихотворений, включая «На
черта вздохи — ах да ох!» и гимн Хоикского
фестиваля. Если в это время по соседству
плавали русалки, им представился случай
расширить свое представление о Робби
Бернее.
А на следующее утро последовала расплата
в виде дикой головной боли. Я-ведь уже
несколько недель не прикасался к виски, и
бутылочка, с которой я так лихо расправился,
дала'о себе знать. Но я и не думал
раскаиваться. Столько времени находиться в
постоянном напряжении — не худо и
отключиться.
Разбудил меня какой-то странный звук,
словно кто-то скребся о корпус. Чуть слышно,
однако я сразу проснулся. Непривычный звук,
даже самый слабый, всегда меня будит, а под
скрип блоков и свист такелажа сплю, как ни в
чем не бывало.
В первую минуту я решил, что это какая-нибудь
акула трется о яхту или же летучая рыба
бьется на палубе. Посмотрел кругом — ничего.
Но шум продолжался, тогда я посмотрел
внимательнее и обнаружил, что под лежащий
на палубе грот каким-то образом попала
качурка. Бедняжка вся дрожала, и было похоже,
что у нее повреждено крыло. Я отнес ее в
каюту и оставил там. Дав ей немного
успокоиться, тщательно осмотрел ее. Конечно,
я не ветеринар, но, на мой взгляд, птица была
вполне здорова, так что я вынес ее на палубу
и подбросил в воздух. Она расправила крылья
и умчалась вдаль. Может быть, ее просто
укачало?
Дул южный ветер, и «Бритиш стил» весь день
спокойно управляла сама собой. До чего
приятно было оставить румпель! Я перечитал
все письма из дома, переданные мне около
Тасмании, потом одолел главу из книги о
судьбах Шотландии.
На 24 июня у меня был назначен радиосеанс с
Порти-схедом. Ветер и в этот день разгрузил
меня, я смог переговорить с Морин, Филом
Уолфинденом и Фрэнком Эли-ном. В голосе
Морин опять звучало нервное напряжение. Я
предложил ей уехать куда-нибудь недели на
две отдохнуть, но она отказалась. Мысль об
огромном бремени, которое она на себя
взвалила, не давала мне покоя, я стыдился
своего эгоизма.
Пользуясь свободой от рулевой вахты,
после радиосеанса я прилег на полчаса. Я
думал о состоявшихся только что разговорах,
которые так или иначе касались
приготовлений к моей встрече. И мной
овладевало все большее беспокойство, чтобы
не сказать страх. Вот когда я понял Бернара
Муатесье — он шел одним из первых в
кругосветной гонке «Санди тайме» и вполне
мог рассчитывать на приз в 5 тысяч фунтов, но
повернул на Таити, вместо того чтобы
возвращаться во Францию. Неужели все будет
утрачено — обретенное в плавании
счастливое расположение духа, близость к
природе, ощущение, что я постиг смысл жизни?
Неужели теперь, когда плавание почти
окончено, я поддамся суете? Я взмолился к
всевышнему, чтобы он помог мне не
заразиться корыстолюбием, сохранить хоть
частицу того, что дали мне эти месяцы,
остаться скромным, честным, отзывчивым.
Но чувства чувствами, а дело делом; я встал
и взялся за работу. Закончил ремонт
стакселя № 2, вычистил плиту. Если мне
теперь суждено утонуть, никто не сможет
упрекнуть меня в том, что я пошел ко дну с
грязной плитой!
Зона юго-восточных пассатов осталась
позади, я вошел в экваториальную штилевую
полосу.
Вот как ее описывает мой журнал:
«25 июня. Суточный
переход — 95 миль. Снова прикован к румпелю.
Передышка длилась недолго, но была очень
кстати. Это называется переход!.. Со всех
сторон перистые облака. Скорей бы начались
северо-восточные пассаты, чтобы вместо
несчастной сотни отмерять приличное
количество миль, идя круто к ветру. Эти
тихие ветры ненавистны моей яхте, да и
Гвинейское течение, похоже, нас тормозит. Мы
как раз на его кромке.
26 июня. Суточный
переход — 72 мили. Отвратительное место. Всю
душу выматывает. Завидишь приближающийся
шквал — и прикидывай: то ли ждать, когда
налетит, то ли загодя менять паруса. Но ведь
точно силу и направление
шквала не предугадаешь. И я всегда жду до
последнего. Очень они непостоянные. Ладно,
не век же это будет продолжаться.
27 июня. Суточное
плавание — 67 миль. Стоит ли столько
трудиться ради такой цифры? Я уже больше
суток несу вахту. То поднимешь парус, то
уберешь. Генуэзский — № 1 — №2 — № 1 —
генуэзский... И так без конца. Грот так и
ездит вверх-вниз, скоро совсем сотрет погон.
Крупное событие — наконец-то нашел черную
смородину и груши. Раньше не видел их потому,
что поверх стояла банка с сельдерейным
супом. Мне не приходило в голову заглянуть
под нее. А сегодня две банки свалились и
открыли тайну черной смородины.
28 июня. Кругосветное
плавание завершено. Только что я пересек
собственную трассу и тем самым замкнул круг.
Это произошло в точке с координатами 7°42' с.
ш. и 26°35' з. д. Вообще-то мне положено быть еще
западнее. Почти весь день льет дождь,
настроение отвратительное. Ни радости, что
выполнил задачу, ни облегчения. Голая
хандра. Когда я начинал плавание, в этих же
местах за сутки (10 ноября) прошел 163 мили.
Сейчас за двадцать четыре часа покрыл всего
70 миль.
В этом районе проходят четыре морские
трассы, а видимость очень плохая. Уходя вниз,
включаю топовые и бортовые огни. Да только
вряд ли меня увидят. Вся надежда на судовые
радары.
Достал шампанское и икру, полученные от
британского посла в Кейптауне. Завтра выпью
за здоровье всех и вся».
Помылся и побрился, надеясь прогнать
хандру. Однако противоядие себя не
оправдало: когда я затем погляделся в
зеркало, то ахнул — у меня был вид
девяностолетнего старика. Глаза
провалились, обведены черными кругами. Меня
угнетала физическая и психическая
усталость. И ничего удивительного,
достаточно вспомнить штормы в Индийском
океане и бессонные недели рулевой вахты. С
завистью думал я о «Сухаили» Робина Нокса-Джонстона,
которая даже при таких ветрах держала курс.
Но затем я сообразил, что «Сухаили» не
смогла бы идти против ветра так, как «Бритиш
стил». Моя яхта сконструирована для борьбы
со встречным ветром. И она великолепно
справилась со своей задачей. А как
справился я?.. Может быть, я упустил
возможность идти быстрее? Может быть,
допустил тактический промах, поднявшись к
Новой Зеландии, когда надо было идти южнее?
И совершаю новую ошибку, идя в Атлантике
восточнее, чем следует? Я и теперь не могу
ответить на эти вопросы. Возможно,
действуя иначе на том
или ином этапе, я мог что-то выиграть. А мог и
проиграть. Сделанного не воротишь.
Воцарился штиль, и я лег спать, моля небеса,
чтобы поскорее начались северо-восточные
пассаты.
В 07.30 я встал и включил радио — мне
предстоял телефонный разговор через
Портисхед. Не застав дома Фила Уолфиндена,
попросил соединить меня с Морин и подробно
рассказал ей, как замкнул кругосветное
плавание. Она явно воспрянула духом, голос
ее звучал куда бодрее. Для меня это было
огромной радостью.
Дождь все шел, он не прекращался уже около
36 часов. Дул легкий — около 2 баллов — зюйд-ост,
и я сидел под теплым дождем на руле,
поддерживая ход около 3 узлов. Поскольку
яхта не стояла на месте, я чувствовал себя
неплохо.
Около 09.30 ветер сместился к северо-востоку,
и дождь прекратился. Похоже было, что небо
услышало мою молитву. Ветер держался все
утро, после полудня он даже посвежел.
Настроение у меня поднялось, и я сходил за
бутылкой шампанского и икрой. За неимением
бокалов наливал себе в оловянную кружку.
Выпил за здоровье всех, кого мог припомнить,
и мистеру Нептуну досталось несколько
капель. Я отнюдь не собирался съедать всю
икру, но, увлекшись шампанским, незаметно
для себя управился с баночкой.
На следующий день, 30 июня, продолжал дуть
норд-ост — точнее, норд-норд-ост,— и я решил,
что вошел в зону долгожданных пассатов. Все
складывалось хорошо в этот день, его
омрачило только радиосообщение о гибели
трех русских космонавтов. Да, видно ученые
далеко еще не застрахованы от опасностей...
Я глубоко сочувствовал семьям погибших.
Около «Бритиш стил» появились крупные
тунцы. Они, наверное, преследуют летучих
рыбок. Несется такая рыбка над самой водой,
вдруг выскакивает тунец и хватает ее на
лету. Видел я также «португальский военный
кораблик» удивительно красивого розового
оттенка. Обычно физалии голубые или
красноватые, эта же была нежно-розовая.
Оторвав глаза от рыб, я увидел судно.
Явственно различил надстройки и половину
корпуса. Поспешил вниз за биноклем, а когда
вернулся на палубу, уже все пропало. Странно!
Вроде бы судно было достаточно близко, оно
просто не могло так скоро исчезнуть.
Конечно, бывает, что видимость внезапно
ухудшается, пароход окутывается мглой,
такие вещи вполне возможны в океане. Но на
этот раз с видимостью как будто все было в
порядке.
Неужели мне померещилось? Такое
объяснение меня вовсе не устраивало, и я
достал карту пароходных линий для этой
части Атлантики. Насколько я мог судить,
позиция виденного мной судна приходилась
как раз на трассу от Рио-де-ла-Плата до Бишоп-Рок.
У меня отлегло от сердца: судно могло быть
настоящим.
По карте выходило, что я нахожусь в
треугольнике морских трасс Ла-Плата —
Англия, Вест-Индия — Фритаун (Сьерра-Леоне),
Панамский канал — Кейптаун. И я решил ночь
подежурить.
1 июля принял три радиотелефонных вызова,
но особенное удовольствие доставила мне
радиограмма от Джона Малкольма из Порт-Чалмерса
(Новая Зеландия): «Поздравляю с завершением
первой одиночной антикругосветки».
Хотя в этот день легкие ветры
перемежались штилями, суточный переход
составил 113 миль — не так уж плохо. 2 июля
ветер посвежел, и «Бритиш стил» прошла 150
миль. Особенно хорошо шел я во второй
половине дня. Дул норд-ост силой 3—4 балла, и
«Бритиш стил», слегка накренясь (около 15
градусов), буквально резала воду. С огромным
увлечением слушал радиорепортаж о финале
женского чемпионата на теннисных кортах
Уимблдона. Молодец Ивон Гулагонг! Всего
девятнадцать лет—и такой успех.
Если раньше я опасался, что прибавлю в
весе, то теперь меня заботило, что я худею.
Весь последний месяц у меня — должно быть,
от жары — был скверный аппетит, и я уже
побаивался, что дома одежда будет болтаться
на мне, как на пугале. Аппетит не улучшился,
но я твердо решил больше есть.
Сменив карты, я на новом листе увидел
Англию! И еще сильнее проникся решимостью
вернуть себе надлежащую форму.
Журнал рассказывает о маленьких
происшествиях на предпоследнем этапе:
«3 июля. Встал
среди ночи, чтобы вернуть в море летучую
рыбку. В каюте было слышно, как она бьется на
палубе. Только нагнулся за ней, как меня
ударила по голове другая! Смех, да и только.
Обычно эти рыбки покрыты какой-то слизью, а
возьмешь их в руки — к пальцам пристает
чешуя. Завтра надо будет вымыть голову.
На рассвете вышел на палубу и сбросил в
море 23 летучие рыбки, большинство крупные.
Очевидно, яхта прошла через большой косяк.
Робин Нокс-Джонстон вышел из зоны северо-восточных
пассатов на 18° с. ш., и он забрался на запад
до сорок первого меридиана (он возвращался
домой в апреле, я — в июле). Мне вряд ли стоит
заходить дальше тридцать пятого меридиана:
не похоже, чтобы я сейчас что-нибудь на этом
выиграл. Азорская область высокого
давления сулит частые штили. Я делаю ставку
на легкие ветры, позволяющие при генуэзском
стакселе и бизань-стакселе идти 2—3 узла. В
моем распоряжении и другие паруса. Надеюсь,
что я не просчитался.
Вчера откупорил вторую бутылку вина. И
получил от него истинное удовольствие. На
ужин приготовил хорошую порцию рагу из
креветок. Что-то не заметно, чтобы вес
прибавлялся. Надо есть еще больше.
4 июля. Суточный
переход — 168 миль. Нездоровится, принял
таблетки. Легкое несварение желудка,
причину не знаю.
Весь день не подходил к румпелю. Несемся,
рассекая волны. Иду под гротом. Положено
убирать его, если ветер достигнет 6 баллов,
но я вряд ли так поступлю. Вот когда
перевалит за шестерку, еще подумаю. Надеюсь,
он не лопнет.
Работы уйма, но я не тороплюсь за нее
браться. Уверен, что в «конских широтах» на
мою долю придется не один штиль, так будет
хоть чем заняться, а то ведь эти штили мне
страшно на нервы действуют.
...Около часа стоял в кокпите просто так,
любовался ночным океаном, прислонившись к
рубке. Здорово все-таки идти в одиночку на
большой яхте, когда она лихо режет воду.
Плавание на «Бритиш стил» доставило мне
огромное удовольствие. Надо каждое лето
хоть на два-три дня выходить в море в
одиночку, чтобы поразмышлять в тиши.
Светит луна, мерцают Плеяды, и я несусь со
скоростью 7—8 узлов. Разве плохо? От одной
мысли, где ты находишься, Душа поет. Меня
тревожит завтрашний день. Вся беда в том,
что этих впечатлений ненадолго хватит, а
там опять начинаешь мечтать.
5 июля. Определился
— 20°40' с. ш., 32°20' з. д. Суточное плавание — 168
миль. За два дня пройдено 336 миль, я просто
разделил их пополам — думаю, что не ошибся.
Вчера вечером выпил стопочку на сон
грядущий. В результате проспал сеанс с
Портисхедом. Вот досада, ведь у меня был
назначен разговор с Морин. Бедняжка,
напрасно прождала звонка, только утро
пропало... Пробовал вклиниться
под конец разговора между Портисхедом и
другим судном, однако ничего не вышло. Видно,
радист сменил антенну, а она направлена в
другую сторону.
И все же новая попытка вклиниться удалась.
Портисхед откликнулся и пообещал связаться
со мной, как только переговорит с очередным
корреспондентом. Невероятно, но факт: меня
ждала радиограмма от Морин! Я успокоился,
узнав, что все в порядке. Заодно выяснилось,
что утренний разговор все равно не мог
состояться: Морин уехала с Сэмэнтой в
Шотландию. Теперь переговорим в пятницу, 9
июля.
Эти ребята из Портисхедского радио —
настоящие молодцы. Не жалеют сил, чтобы
обеспечить мне связь. Кто думает, что
дежурить на радиостанции — одно
удовольствие, пусть попробует. Тут тебе и
атмосферные помехи, и другие суда — нужно
быть внимательным и терпеливым. Я обычно
работаю с Аленом Хаддертом. Каждая наша
встреча в эфире — для меня радость. Он
всегда веселый, всегда расскажет что-нибудь
интересное из мира спорта. Мне даже неловко
бывает во время сеанса: кажется, что я
причиняю людям уйму хлопот. Когда человека,
с которым я хочу связаться, нет на месте,
ребята разыскивают его по другим номерам,
пока не найдут. Если учесть, что немногие
радиостанции на свете могут сравниться
нагрузкой с Портисхедом, то это учреждение
заслуживает только похвалы.
6 июля.
22°05' с. ш.,
33°10' з. д. Суточное плавание — 140 миль. В
последних известиях сообщили о смерти
Луиса Армстронга. Большая утрата. Миллионы
будут горевать. Он был великим пионером
джаза и блестящим эстрадным артистом.
Северо-восточные пассаты вроде бы
держатся, но уже дышат на ладан. Видно, им
скоро придет конец.
Надо приниматься за уборку. При одной
мысли руки опускаются. Но осталось идти
всего около месяца, так что у меня нет
выбора. Сегодня я не расположен корпеть.
Наслаждаюсь хорошим ходом. Вот войду в «конские
широты», кончится мое наслаждение, придется
взять себя в руки.
7 июля.
24°23' с. ш.,
34°25' з. д. Суточное плавание — 145 миль. Сейчас
11.00 (судовое время), а я, вопреки вчерашним
обязательствам, еще не брался за работу.
Оправдываюсь тем, что надо оставить себе
занятие на полосу штилей. Вздор и ерунда. На
борту всегда найдется
работа, и при таком ходе вполне можно
управиться с каким-нибудь делом. Откуда эта
пассивность? Опыт подсказывает мне, что тут
что-то неладно.
Вот уже несколько ночей меня преследуют
сны, сплошные фантасмагории. В одном сне на
яхту вскарабкались какие-то люди, опутанные
водорослями, но я закричал на них, и они
вернулись в море. В другом сне я сидел и
выпивал вместе с матерью, Морин и моей
сестрой Исабел. Остальные сны такие же
непонятные, никак не связанные между собой.
Откуда эти мысли, эти чувства? Может быть,
у меня в душе что-то не так? Может быть,
влияет сознание того, что мне скоро
предстоит опять общаться с людьми? Помню,
как подействовали на меня встречи у Новой
Зеландии и Тасмании. А может быть, дело в том,
что плавание подходит к концу, и я
подсознательно притормаживаю, чтобы
продлить его? Но это не согласуется с моим
стремлением вернуться домой не позже
трехсотого дня.
Или что-нибудь с организмом? Нехватка
витаминов? (Я их принимаю.) Недоедание? Я ем
не так уж много, но, на мой взгляд, вполне
достаточно. Нехватка соли? Да нет, вряд ли.
Но на всякий случай приму меры.
...Только что была встреча с норвежским
теплоходом «Турсдротт», следующим из
Монреаля в Кейптаун. Он шел мне наперерез, а
я увидел его лишь, когда мы сошлись чуть ли
не вплотную. Его дизеля я не слышал, потому
что теплоход приближался с подветренной
стороны, но что-то заставило меня подняться
на палубу. А так как я был в чем мать родила,
пришлось живо юркнуть вниз и надеть шорты.
Вернувшись на палубу, поднял сигнал «Радио
2182». Но фал, пропади он пропадом, вырвался у
меня из рук! Теплоход был уже рядом, и я
закричал: «Радиотелефон!» Услышал
подтверждение и переговорил с капитаном Ю.
Фосхангеном. Он сообщил мне координаты. Они
подтвердили мои собственные определения и
прокладку. Значит, с навигацией у меня все в
порядке.
Теплоход развернулся и еще раз прошел
мимо, так что я смог сделать несколько
снимков. Мы с капитаном помахали друг другу;
вся команда высыпала на палубу и тоже
махала мне. Затем теплоход взял курс на юг. Я
вернулся к радио и поболтал еще с капитаном.
Он передал мне совет одного из членов
команды: не ходить в одиночку, брать с собой
женщину! Все удивляются, как услышат, что ты
плаваешь один.
Капитан обещал известить о нашей встрече
Ллойд. Он произвел на меня впечатление
приятного и делового человека. Я рассказал
ему, что побывал в Норвегии со своим
полком. Он справился, как у меня с
провиантом. Не сомневаюсь, попроси я что-нибудь,
он тотчас спустил бы на воду шлюпку. В общем,
мне эта встреча доставила настоящую
радость. Во всяком случае я выяснил, что: 1.
Напрасно опасался встречи с людьми. 2.
Прокладка курса — точь-в-точь.
8 июля. 26°
с. ш., 35°05' з. д. Северо-восточный пассат
держится, и я счастлив. Я боялся потерять
его раньше.
9 июля. Похоже, что
теперь пришла пора проститься с пассатом. У
меня нет к нему претензий.
10 июля. Шквалистая
погода. Всю ночь шквалы налетали то с одной,
то с другой стороны, но я упорно вел яхту
северным курсом. Не зря потрудился:
полуденное определение широты показало,
что за сутки пройдено на север 120 миль. Я был
очень доволен.
Меня по-прежнему преследуют сны. Стал
потреблять больше соли. Жажда? Но в моче
никаких признаков обезвоживания.
Недоедание? Я ем немного, можно прибавить и
посмотреть, что изменится.
11 июля. Вода
кончилась! Принялся за аварийный запас, он
достаточно велик — три канистры. И можно
будет набрать еще во время очередных
шквалов.
12 июля. Наконец-то
взялся за работу. Убрал кормовой отсек. Он
еще нуждается в чистке, но уже намного лучше,
чем было. И есть я стал намного лучше —
видно, работа подействовала на аппетит.
13 июля. Вчера
вечером видел огромную рыбу-меч, настоящий
гигант, футов на восемь. Жаль, не было под
рукой фотоаппарата, но все произошло так
быстро — как всегда в этих случаях».
Странно, с одной стороны, дни пролетали
быстро, с другой стороны, время тянулось
медленно. Быстро — потому что надо было
основательно поработать, чтобы «Бритиш
стил» пришла к финишу чистой и аккуратной, и
потому что меня все чаще вызывали к
радиотелефону, по мере того как
развертывалась подготовка к встрече.
Медленно — потому что даже самый короткий
штиль меня вдвойне раздражал. Несколько
дней мне казалось, что я успею домой к концу
июля, но с этой надеждой я скоро простился. Я
мог финишировать в самых первых числах
августа, однако это никого не устраивало,
ведь как раз в эти дни ежегодно происходит
большая парусная регата в Каусе. Поэтому я
остановился на первоначально намеченной
дате — 7 августа, допуская опережение
графика на день-два. Фактически финиш
состоялся 6 августа.
19 июля я отметил день рождения Сэмэнты.
Достал сверток с угощением, которое Морин
специально приготовила к этому случаю —
консервированный цыпленок (целиком), паштет,
картофель, сельдерей, абрикосы, говяжий
язык, тунец и восхитительный кекс,
испеченный Бетти Ридли. Славно я попировал!
Херес придал кексу особую прелесть.
21 июля я получил известие, что Морин
вселилась в снятый нами домик. У меня не
выходило из головы, как она, бедняжка,
вынуждена была продать наш дом и укладывать
вещи, когда я ушел в плавание. Потом
охотилась за новой квартирой, и на нее же
легла вся забота о переезде. Откуда только
силы берет! 23 июля впервые на обратном пути
встретил рыбаков — небольшие суда с
длинными стрелами, на которых крепятся
ярусы для лова тунца. Одно из них меня
напугало. Я записал в журнале:
«Второе судно пересекло мне курс ярдах в
ста. На всякий случай — может быть, на
палубе никого нет? — я взорвал сигнальный
патрон. Нам грозило столкновение, и я
совершил почти полный поворот через
фордевинд, уступая дорогу. Иначе мы
непременно столкнулись бы; во всяком случае
яхта порвала бы ярусы — а потом плати
страховку. Может быть, тунец плохо клевал, и
хозяин судна был не прочь поправить дела,
добившись компенсации за старые рыболовные
снасти».
Позже я одумался и добавил:
«Мне стыдно за свои мысли по поводу этого
тунцелова. Чего стоят мои десять месяцев
одиночества в море, мои мечты о том, чтобы
стать другим, лучшим человеком, если я
вернусь домой. С одной стороны, я благодарен,
что мне так повезло в жизни, а с другой
стороны, способен на такие низкие мысли.
Может быть, все эти радиотелефонные
разговоры повинны в том, что я, еще не ступив
на берег, уже поддаюсь столь
распространенному среди нас, людей, образу
мыслей и действий? В нашем обществе
постоянно надо быть настороже — как бы тебя
не провели, не надули. Я-то думал, что давно
излечился от таких мыслей, однако непохоже.
Печально, очень печально».
Следующая встреча возродила мое доверие к
морякам торгового флота. Ночью у меня за
кормой показался вдали большой пароход. Я
прикинул, что он пройдет примерно в
четверти мили от меня. Экономя аккумуляторы,
я не включал отличительных огней, да мне все
равно ничего не грозило: я в любом случае
успел бы отойти в сторону. Все же для
страховки я осветил фонариком свои паруса,
когда пароход оказался на траверзе. Тотчас
в мою сторону пополз луч прожектора и
вскоре нащупал яхту. Я по- махал
рукой, хотя меня вряд ли можно было
различить.
Не знаю ни названия, ни национальности
этого судна, одно могу сказать: вахту нес
настоящий моряк. Если ему доведется
прочесть эти строки, пусть знает, что я был
им восхищен. Такие вот случаи, когда
вахтенный офицер четко исполняет свои
обязанности, помогают забыть о жалких «океанских
паромщиках», которых на вахте больше всего
заботит качество бутербродов.
По-прежнему мне снились странные сны. В
одном из них я двигался вокруг «Бритиш стил»
то ли вплавь, то ли на ялике, а секундой
позже уже ходил взад и вперед по какому-то
гостиничному номеру. Вдруг ко мне подошел
человек — Бинг Кросби собственной персоной
— и спросил, чем я занят. Я ответил, что
измеряю окружность «Бритиш стил». «Вот,—
сказал он, подавая мне полиэтиленовый
мешочек,— это поможет. Мой отец изготовляет
их». На мешочке было написано «Эрик Херст»
или «Херли». «Как поможет?» — спросил я.— «Сам
увидишь»,— ответил он и исчез. И все, во
всяком случае все, что я запомнил.
Удивительно, до чего настойчиво меня
преследовали эти сны. Раньше мне ничего
похожего не снилось.
Радио передавало репортажи об экспедиции
на Луну «Аполлона-15». Я был потрясен! Что
перед этим мои десять месяцев в океане...
Перечитал книгу о Дональде Кроухэрсте, и
теперь она мне показалась куда интереснее,
чем в первый раз.
Так проходили дни, а 28 июля меня ожидал
замечательный сюрприз. Готовясь к сеансу с
Портисхедом, я загодя включил радио, чтобы
прогрелось, а сам тем временем решил
приготовить кофе. Вдруг я услышал в
динамике: ««Бритиш стил», «Бритиш стил»,
здесь «Арк Ройял»». Мы договорились
провести сеанс, и, когда подошло время, я
спросил радиста: «Можно переговорить с
капитаном?» И поспешил добавить: «Или у вас
адмирал?» В ответ я услышал: «Говорит
командир корабля, которого вы только что
произвели в адмиралы. А вообще-то я капитан
Джон Роберте». Я спросил, берет ли меня их
радар. На что капитан сказал: «Посмотрите
назад, и вы увидите нас». Точно, Вот он!
Представьте себе эту картину — ко мне шел
могучий авианосец. Здорово!
С палубы снялся вертолет и сделал
несколько кругов над яхтой, делая снимки.
Когда авианосец приблизился, я увидел, что
на всех палубах выстроилась команда. У меня
развевался британский флаг, а вот брейд-вымпел
я, к сожалению, не успел поднять.
Как только корабль оказался у меня на
траверзе, команда прокричала троекратное «ура»
и заиграл оркестр. Я был тронут до глубины
души тем, что профессиональные моряки так
тепло приветствуют любителя. И чуствовал
себя очень неловко. Салютуя, я приспустил
флаг. Довольно мудреная операция, ведь для
этого мне пришлось оставить румпель. «Арк
Ройял» сделал два-три круга, поразив меня
маневренностью. Капитан Роберте справлялся
с авианосцем так, словно это была яхта.
Вскоре мы простились, но в памяти остались
слова капитана Робертса: «Спасибо, что
сегодня такая хорошая погода». Да, небо и
впрямь было милостиво ко мне. Все мои
рандеву проходили при хорошей погоде.
31 июля надо мной, делая снимки, пролетел
самолет, арендованный газетой «Санди
миррор». Я знал, что на борту самолета
находится Морин, мне даже показалось, что я
разглядел ее, и я махал рукой, как одержимый.
Рано утром в понедельник 2 августа меня
отыскал «Монктон» под командованием
лейтенант-коммандэра Р. Солта. С корабля
спустили шлюпку, чтобы узнать, не нуждаюсь
ли я в чем-нибудь. Я ответил, что у меня все
есть, вот только воды не мешало бы получить
для хозяйственных нужд. Мне наполнили два
бидона.
Позже подошел «Глэссертон» под
командованием лейтенант-коммандэра Дина.
Командир корабля, не спрашивая ни о чем,
прислал мне бутылку шампанского, цыпленка,
готовый бифштекс, две пинты молока и
немного картофеля! Удивительная забота, мне
было даже как-то неудобно. Кроме того, с «Глэссертона»
передали портативную радиостанцию, чтобы я
мог держать связь, не загружая основную
установку.
Пожалуй, не мешало бы довести до конца
уборку на яхте, но бифштекс был таким
соблазнительным, что я предпочел устроить
второй завтрак. И шампанское пригодилось: я
выпил за здоровье команды «Глэссертона», «Монктона»
и военно-морских сил Англии в целом. А когда
бутылка опустела, я забрался на койку!
Военные моряки не покидали меня, так что
прокладывать курс было несложно. Через
переносную станцию я поддерживал связь со
своим эскортом, и мне говорили, что и как
делать. Радар позволял им издали засекать
встречные суда и предупреждать меня.
И наступила минута, о которой я мечтал
почти десять месяцев — конец плавания.
Фрэнк Элин вышел на «Голубом кристалле»,
чтобы проводить меня к причалу
Королевского Южного яхт-клуба.