 |
Нет, не хвастал пьяный подполковник Леха! Не напрасно ржали над Ароном и Васей майор Аркаша и капитан Митя!.. Когда "Опричника" в родных кильблоках, установленных на какие-то огромные салазки, трактор-тягач по аппарели втаскивал в гигантское чрево Лехиного самолета, казалось, что сказочный кит с распахнутой пастью заглатывает маленькую, робкую сардинку! Таких невероятных самолетов, с печально опушенными концами крыльев, с четырьмя циклопическими двигателями, висящими на пилонах у самой земли, ни Арон, ни Вася, ни даже Марксен Иванович никогда не видели. Они стояли с раскрытыми ртами, а командир этого фантастического летающего сооружения - уже не в кителе, а в аккуратной кожаной куртке, абсолютно трезвый и чисто выбритый Леха Ничипорук горделиво усмехался и говорил: - Это же не аппарат, это же чудо! А, Марксен Иванович? И Марксен Иванович мог в ответ только потрясенно развести руками... Потом это чудовищное, до уродливости пузатое дитя суперсовременной авиационной техники взревело всеми двигателями, коротко пробежалось по взлетной полосе и вдруг круто взмыло в серое ленинградское небо, с каждой секундой становясь все изящнее, стремительней и прекрасней... В кабине летчиков, в левом командирском кресле, за штурвалом сидел теперь жесткий, предельно собранный подполковник Леха Ничипорук. Справа от него - второй пилот майор Аркадий. Где-то далеко внизу и впереди штурман капитан Митя. А за спинами командира и второго летчика - радист, техники, стрелки, инженер... все с наушниками на головах, с ларингофонами на шеях. Каждый на своем месте. Каждый делает свое дело. Каждый понимает друг друга с полуслова. - Штурман! - хрипит Ничипорук в ларингофон. - Слушаю, командир! - мгновенно откликается Митя. - Займем эшелон, свяжись с нашей базой тяжелых вертолетов, с полковником Казанцевым! - Есть, командир! - Когда выйдет на связь, пусть переходит на наш канал. Он знает. Понял, штурман? - Так точно, командир! Второй летчик понимающе улыбнулся. Ничипорук подмигнул ему: - На хер мне нужно, чтобы мои разговоры с Гришкой Казанцевым на магнитку писались! Имел я их всех в виду... В огромном дрожащем фюзеляже раскрепленная яхта занимала в лучшем случае одну треть пространства, а сидящие на откидной скамейке Марксен Иванович, Арон и Вася казались маленькими и несчастными существами, замурованными в гигантский железный ящик. Марксен Иванович вязал свою нескончаемую жилетку, Арон дремал, а Вася хлопотливо проверял документы: - Паспорт раз... Паспорт два... Паспорт три. Есть!.. Справка на валюту... Кот наплакал! Есть... Технический паспорт... Есть... Регистровое удостоверение? Есть!.. Слава богу! Марксен Иванович... У вас приглашения с собой? - Да, Васенька. - Оба экземпляра? - Оба, оба. Не волнуйся. Они даже не заметили, как к ним подошел Ничипорук. - Ну, как, мужики? Не душно, не тесно? - прохрипел он. Арон всхлипнул со сна, открыл глаза: - Все о'кей, командир. Садись, поболтаем... - Да нет, - улыбнулся Лсха. - Мне рассиживаться некогда. И вдруг на весь огромный самолет раздался искаженный динамиками голос штурмана Мити, включившего громкую связь: - Командир! Полковник Казанцев на связи! Леха нажал кнопку над головой Васи, прохрипел в решеточку: - Понял. Иду, - отпустил кнопку и сказал: - Хочу с одним своим корешком, тоже афганцем, поболтать насчет вашей лодочки. Он жук, каких свет не видывал! У него в Одессе все схвачено. И быстро ушел. Арон задумчиво посмотрел ему в след: - Вот от таких... никуда уезжать неохота!.. А Леха уже сидел в своем командирском кресле, для верности прижимал к горлу ларингофоны и говорил: - Семнадцать метров... Ширина три десять... Высота от нижней точки киля до верхнего обреза каюты три, три с половиной... Тринадцать тонн. Ты там продумай, как эту мудянку застропить, а мы будем заходить на базу... Счас скажу... Штурман! Расчетное время посадки? - Одиннадцать двадцать, командир! - Слышал, Гришаня? Одиннадцать двадцать. И свяжись с Немкой Блюфштейном!.. Скажи, пусть своих чижиков из яхт-клуба соберет и встретит моих корешков прямо на воде!.. Мачту поставить, движок опробовать... Понял? Гриня! А когда ты мне пузырь коньяку отдашь? То есть, как это "какой"?! Ну, ты нахал!.. Кто на "Черноморец" ставил?! Ах, папа римский!.. Ну, Гриня!.. Шоб я еще с тобой хоть раз... Штурман! - в ярости заорал Ничипорук. Куда связь делась? - Командир! - истошно прокричал штурман Митя. Я тут ни причем! Полковник Казанцев послали вас на три буквы и сами отключились! Спустя четыре часа где-то под Одессой на пыльном военном аэродроме в степи, неподалеку от стоянки таких же авиамонстров, как самолет Лехи Ничипорука, валялись на грязно-желтой земле ненужные теперь гигантские салазки и яхтенные кильблоки... Рядом с ними стоял Леха Ничипорук со своим экипажем, еще полтора десятка военных и, хоронясь ладонями от встречного солнца, смотрели в южное синее небо... ... в котором плыла яхта "Опричник", бережно подхваченная огромным тяжелым боевым вертолетом с двумя винтами... В кабине вертолета за рукояткой управления сидел полковник в форменной рубашке с погонами, в каких-то импортных расписных шортах и пижонских кроссовках. Его фуражка и брюки висели за пилотским креслом. На голове у него был белоснежный пластмассовый шлемофон с вмонтированными атрибутами переговорного устройства и задранным вверх черным солнцезащитным забралом. Сбоку шла короткая дужка с микрофоном, в который полковник и говорил: - Не, ты можешь себе представить, Нема?! Он еще Москву не прошел, только-только эшелон набрал, а уже вызвал меня на связь и стал требовать тот коньяк!.. Ну, ты помнишь!.. "Черноморец" - "Спартак"! Кошмар! Этот Леха – такой жучила!.. "С одесского кичмана бежали два уркана... " Так вот один из них был Леха Ничипорук! Чтоб я так жил, Нема! В яхт-клубе Одесского военного округа, на самом конце длинного бона, далеко выходящего в море, на колченогом столике стояла переносная армейская рация. Около нее на складном стульчике сидел человек в одних плавках, с золотой звездой Давида на шее и точно таком же шлемофоне, как и командир вертолета. Это был Нема Блюфштейн. Вокруг него стояли несколько человек. Сбоку у бона был пришвартован катер. - Ой! Гриня!.. Я тебя умоляю!.. - сказал в микрофон Нема с неистребимым южно-одесско-черноморско-еврейским акцентом. - Вы таких два сапога пара, что только поискать!.. - Я?! - раздался в выносном динамике возмущенный голос Грини. - Я же по сравнению с Лехой - слепой котенок! Леха - удав!!! - Это ты мне будешь говорить? - спросил Нема в микрофон. - Или это не я отлетал с тобой одиннадцать лет?! Или это был какой-то другой майор Блюфштейн? Летел огромный вертолет Вооруженных сил на небольшой высоте. Нес под собой на четырех тросах тринадцатитонную яхту "Опричник". И на фоне синего неба, на фоне приближающегося Черного моря, белых прибрежных домиков и темнозеленой воды это было прекрасное, фантастическое зрелище!.. - Гриня, - сказал Нема Блюфштейн в микрофон. У нас тут пошел ветерок с моря. Ты начнешь снижение чуть пораньше, чем мы договаривались. И опустишь яхту метрах в двухстах от клуба. А мы ее встретим катером и отбуксируем к берегу. - На хрена попу гармонь, когда есть колокола! - раздался голос Грини из динамика. Ваш катер нужен, как зайцу триппер! Я их опущу, отстрелю троса, а они сами на двигателе пришвартуются куда ты им покажешь!.. - Они, что, у тебя в яхте?! - в ужасе вскочил Нема, а все окружающие схватились за головы... - А шо такого? - глядя на горизонт, полковник Казанцев вел вертолет к морю. Нема! Что ты из себя строишь целку-невидимку? Ты не помнишь, как мы с тобой раненых из Джелал-Абада вывозили? И в подвесных контейнерах, и на подкосах шасси... Так там были искалеченные пареньки, а здесь нормальные здоровые мужики!.. Марксен Иванович, Арон и Вася сидели в задраенной каюте летящей по небу яхты. - "На палубу вышел, а палубы нет - в глазах у него помутилось", - пел Вася. Он был страшно возбужден, все время прыгал от одного иллюминатора к другому, хватал бинокль, сам смотрел в него, совал его Арону, Марксену Ивановичу, чтобы и те могли усладиться тем, что приводило его, Васю, в такое восхищение. Марксен Иванович нервно посмеивался, спицы так и мелькали в его руках: - Боже мой!.. Еще сегодня утром мы были в Ленинграде!.. А теперь летим на собственной яхте! Летим!.. Никто же никогда не поверит! Вася! Арон! Мне с вами так повезло! Фантастика!.. - Жрать хочется - спасу нет!.. - уныло говорил Арон. - Слышишь, Васька! Открой хоть банку какую-нибудь... - Ни в коем случае! Консервы только для плавания! Потерпи, Арон. Возьми себя в руки! - кричал Вася. – Займись аутотренингом, повторяй про себя: "Я сыт... Желудок мой переполнен... По телу разливается приятная истома... Я совершенно не хочу есть... " - Пошел ты со своим тренингом, - вяло отругнулся Арон. Летим, как три Жучки... Случись чего и... Привет... - Арон! Воспринимай эту сказочную ситуацию, как подарок судьбы, и наслаждайся ею, посоветовал ему Марксен Иванович. - Я, Марксен Иванович, не могу наслаждаться ситуацией, когда от меня ничего не зависит, - твердо сказал Арон. Я этого очень не люблю. Вертолет с яхтой "подмышкой" сделал круг над яхт-клубом и завис метрах в ста пятидесяти от бона, где расположился Нема со своей рацией и соратниками. Из-за свиста винтов и рева двигателей ничего не было слышно. Видно было только, как Блюфштейн ведет связь с вертолетом. Теперь шла серьезная, профессиональная работа... В вертолете тоже было не до шуточек: по окаменевшим лицам Казанцева и его второго пилота можно было понять, каких усилий стоит удержать эту могучую машину в неподвижном "зависе", да еще имея под собой тринадцатитонный маятник в виде яхты "Опричник". Замерли вертолетные техники у лебедок... Внимательно следит за показаниями своих приборов инженер... О чем-то переговаривается полковник Казанцев с... ... бывшим майором Блюфштейном... Нема уже не сидит на складном стульчике, а напряженно стоит на самом краю бона. А за ним, в тревожном ожидании - вся яхт-клубовская компания. Но вот Блюфштейн поднял руку, что-то сказал в микрофон и решительно махнул рукой вниз... Казанцев увидел отмашку Блюфштейна и дал команду... Инженер нажал на пульте какие-то кнопки и тоже дал команду... Следя за яхтой сквозь широкие лебедочные люки, техники включили свои агрегаты... Медленно поползли вниз все четыре стальных троса и Казанцеву стало еще труднее удерживать вертолет в неподвижности... С бона было хорошо заметно, как "Опричник" стал осторожно спускаться к воде. Блюфштейн и компания затаили дыхание. Сам Нема что-то коротко говорил в микрофон и одобрительно кивал головой... Наконец яхта плотно села на воду и закачалась в морской ряби, вздыбленной мощным потоком воздуха от винтов вертолета. Освобожденный от тринадцати тонн лишнего веса вертолет убавил обороты двигателей, и стало слышно, как Нема Блюфштейн крикнул в микрофон: - Хорош, Гриня!!! - С вас - полбанки! - ответил ему Казанцев и скомандовал: - Отстрел тросов! Нема отчетливо увидел, как разъединились огромные петли, в которых висела яхта, концы их шлепнулись в воду, а затем, влекомые лебедками, стали подниматья ввысь и исчезать в чреве вертолета... В каюте "Опричника" Марксен Иванович встал, небрежно отбросил свое вязание и торжественно произнес: - Позвольте поздравить вас, Арон Моисеевич, и вас, Василий Петрович! Вы - в море!!! Проникнутые величием момента, Арон и Вася вытянулись в струну. Вертолет сделал круг над яхт-клубом, и в наземном динамике в последний раз прозвучал голос Казанцева: - Немка! Смотайтесь на "Привоз", сообразите приличную закуску. Людей же надо принять! Все остальное мы с Лехой привезем! Как понял? Прием! - Вас понял! Вас понял! Конец связи! - ответил Блюфштейн. И вертолет улетел. Блюфштейн устало стянул с головы шлемофон и обнаружил загорелую лысину в венчике рыжих волос. Утер пот с лица, взял в руки мегафон и прокричал громовым голосом: - Эй, на яхте! Сами пришвартуетесь или помочь? Марксен Иванович, Арон и Вася уже стояли на палубе и благодарно махали во след вертолету. Когда они услышали вопрос Блюфштейна, Марксен Иванович досадливо поморщился и сказал: - После всего... Так обидеть?! - и вдруг скомандовал металлическим голосом: Иванов! Запустить двигатель! Арон метнулся к пульту запуска. Включил один тумблер, другой, нажал на кнопку стартера, и двигатель зафыркал, затарахтел. - Рабинович! - рявкнул Марксен Иванович. - На бак! Приготовить носовой! С быстротой молнии Вася оказался на носу яхты, схватил причальную веревку, замер, преданно глядя в глаза капитана Муравича. А тот взял штурвал в руки так, словно и не было у него тридцатилетнего перерыва в судовождении, будто не отлучали его от моря, черт знает когда и невесть за что!.. Марксен Иванович прибавил обороты двигателю и на хорошей скорости уверенной рукой повел "Опричник" к бону... Блюфштейн и компания с немым восхищением следили за тем, как по большой, точно рассчитанной луге "Опричник" подходил к причалу. - От это класс! От это рулевой!.. - потрясенно произнес Нема. Дай бог ему всего на свете...
КАК ВСЕ УЖЕ ТАМ, А НЕМА ЕЩЕ В ОДЕССЕ... Солнце еще только наполовину село в море, а "Опричник" стоял уже полностью "вооруженный" - с мачтой и гиком, с натянутыми штагом и ахтерштагом, носовыми и кормовыми вантами, с краспицей и топ-вантами... Во все четыре шкотовые лебедки были заведены нужные "концы" и фалы. Самый большой парус - грот, закреплен и увязан на гике, а второй, поменьше, - стаксель, лежал в специальном мешке на носу яхты. Из мешка торчал "галсовый" угол стекселя, чтобы его можно было в любую секунду поднять на мачту. Неподалеку, под развесистым каштаном, за длинным столом, упиханным бутылками и снедью, сидели Марксен Иванович Муравич, Арон Иванов, Василий Рабинович, Леха Ничипорук, майор Аркадий, капитан Митя, отставной Нема Блюфштейн и его друг Гриня Казанцев. Все военные были во всем гражданском. В ярком, летнем, импортном, но с легким перебором вкуса, как это принято в Одессе... Тут же, на территории клуба стояли две белые "Волги" - Ничипорука и Казанцева и три "Жигуленка" - Аркадия, Мити и Немы. Автомобили слегка смахивали на своих хозеев - они словно соревновались в обилии заграничных наклеек, нашлепок, голых куколок за лобовым стеклом. Колеса машин были украшены роскошными колпаками с фирменными знаками "Мерседеса", изготовленными кооператорами с Малой Арнаутской, где производится весь одесский "импорт" от джинсов "Леви-Страус" до духов "Шанель N_5"... Судя по разграбленному столу и усталому лицу Марксена Ивановича, застолье подходило к концу. Сильно хмельной Гриня Казанцев тыкал в Блюфштейна и кричал: - А этот шлемазл, этот идиот, еби его в душу мать!.. Извините, Марксен Иванович... Подает рапорт об увольнении из армии потому, что его, видите ли, потянуло на историческую родину!.. - Причем, Арон! Вася!.. - перебил его Леха. - Мы же говорили: "Подожди, Немка! Что-то же переменится!.. Примут закон, то, се... И не пизди ты, прости Господи, на всех углах про тетю в Америке! Помни, где ты служишь, на чем летаешь!.. " - И что теперь? - спросил Вася у Блюфштейна. - Ничего, улыбнулся рыжий Нема. - Сижу "в отказе". - Без звания, без выслуги, без пенсии!.. - зло проговорил Казанцев. - Надо было академию кончать с красным дипломом?! О детях надо было думать! О жене... - Не, Наум Гедальевич, тут вы ухо завалили, - сокрушенно сказал Аркадий. - Надо было как-то потише обтяпать. Без рапорта, - сказал Митя. - О! - воскликнул Ничипорук. - Чижик - и тот понимает! А Нема - нет! Нема идет напролом... - И хлебалом об стенку! - добавил Казанцев. - Теперь все едут, а Нема сидит в Одессе! Он же скоро здесь станет уникальной фигурой! Как Дюк Ришелье!.. На него же будут билеты продавать! "Единственный еврей в Одессе! Спешите видеть!.. Инженер-майор запаса - Наум Блюфштейн!!! " Рассмеялся только один Нема. Марксен Иванович устало и сочувственно улыбнулся. Вася печально обнял Блюфштейна. Арон горестно покачал головой и выпил стакан водки. - А шо стоило устроить его сюда?! - сказал Гриня. Мы же с Лехой чуть не спились! - Месяц киряли с нашими жлобами-начальниками! – подтвердил Леха. - Цистерну коньяку в них всадили! - Ой, ну, хватит... Вы у меня уже вот где, - сказал Нема и ребром ладони провел по горлу. - Теперь этот мудак говорит "хватит"! - возмутился Казанцев. - Да... - разочарованно протянул Ничипорук. - Уж если еврей - дурак, то это... Туши свет! Непоправимо... - А на что вы надеялись, Нема? - спросил Муравич. – Честно говоря? На перестройку, - задумчиво ответил Блюфштейн. - Если, конечно, до этого не случится пара погромчиков, я думал, что дождусь закона о свободном выезде... Уж если берлинская стена рухнула, думал я... Марксен Иванович посмотрел на Блюфштейна в упор, негромко, но твердо сказал: - Падение берлинской стены, Нема, так же, как и крушение коммунистических режимов в Польше, Венгрии, Чехословакии, никакого отношения к нашей перестройке не имеют. Они произошли сами по себе. Мы просто не пытались остановить их силой, как не смогли прикончить Афганистан. Иначе это было бы сделано! - А я думаю, мы не ввязались в их дела из гуманизма! Из нашей сегодняшней демократии, - возразил Митя. - Да бросьте вы эти комсомольские благоглупости! - усмехнулся Муравич. - Какая демократия? Какой гуманизм?! О чем вы говорите? Где именье, где вода, а где Ромео, где Джульетта!.. - Извините, Марксен Иванович, и все-таки очень многое изменилось, - твердо сказал Леха Ничипорук. Муравич с готовностью закивал головой: - Конечно, конечно... Но люди хотят еще еды, одежды, жилья... Мы так устали от бесконечных очередей, от неустроенности быта, от произвола чиновников, от хамства сферы услуг, от боязни вечером выйти на улицу!.. Оглянитесь, братцы. Нам же никогда не было так трудно, как сейчас!.. Мы были бедными, а стали нищими. И никакого просвета! Только болтовня, болтовня и собачья грызня из-за власти... - Ой, шо-то я не могу взять в голову!.. - удивленно проговорил Леха Ничипорук. - Кто же из вас отваливает навсегда, а кто хочет вернуться обратно? - Я! - рассмеялся Муравич. Я хочу вернуться обратно. И очень хочу попытаться дожить до настоящих перемен...
КАК ВОПРЕКИ ПРАВИЛАМ КАПИТАН ПЕРВЫМ СОШЕЛ С СУДНА Следующим утром, едва только солнце стало подниматься над горизонтом, Арон уже стоял у газовой плиты в камбузе и готовил завтрак. Убаюкивающе плескалась вода за бортом "Опричника", день начинался с тишины и покоя, и море было гладким и светлым. В кокпит вылез заспанный Василий и негромко сказал Арону: - Гальюн, собаки, сделали такой узенький! Как ты со своей толстой задницей там поворачиваешься - ума не приложу. - Тихо, ты, обормот... Марксен спит. Васенька, нам Немка столько жратвы оставил!.. - вполголоса сказал Арон. - Немку жалко... - вздохнул Василий. - Было бы у него разрешение на выезд - с нами мог бы пойти... - "Бы", "бы", "бы"!.. - передразнил его Арон. - Если бы у бабушки были яйца, то она была бы уже не бабушкой, а дедушкой. У Немки еще жена, двое детей и мать-старуха!.. - У нас что, места мало, что ли? - вскинулся Василий. - Я, например, очень люблю детей! - Да тише ты! Сколько тебе говорить - спит человек!.. – Все равно - пора будить. Василий решительно полез в каюту, негромко напевая: Марксен Иванович! А, Марксен Иванович! Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная! Кончай ночевать, Марксен Иванович... Марксен... И тут из каюты раздался дикий крик Василия: - Арон!!! Арон!.. Сюда!.. Сюда!.. Арон!.. Арон в ужасе рванулся в каюту, на ходу роняя тарелки. Василий вжался в стенку, отделяющую кают-компанию от форпика, где спал Марксен Иванович, безумными глазами смотрел туда, протягивал трясущиеся руки, захлебывался и прерывисто шептал: - Что это... Что это, Арон?.. Что же это, Арончик!.. Арон заглянул в форпик, куда в животном страхе протягивал руки Василий, и увидел... ... МЕРТВОГО МАРКСЕНА ИВАНОВИЧА... Глаза Марксена Ивановича были открыты, и в них навечно застыло страдание. Левая рука, свисавшая до полу, была скрючена последней в его жизни болью. А под пальцами, совсем близко, от слабенькой качки каталась по полу тоненькая открытая пробирочка с нитроглицерином. Крохотные белые таблеточки хрустели под ногами Арона. - Ой... Ой... - застонал Арон. - А мы в это время спали, как пьяные сволочи... Он схватился за голову, качнулся и рухнул на колени перед мертвым Марксеном Ивановичем... На кладбище Леха, Гриня, Аркадий и Митя были в военной форме. Держали в руках фуражки, сопели, уткнувшись глазами в уже засыпанную могилу. Нема Блюфштейн в строгом черном костюме смотрел поверх чахлых кустиков бессмысленно и отрешенно... Маленький, худенький Вася плакал, уткнувшись носом в грудь большого и грузного Арона. Не замечая собственных слез, Арон гладил Васю по голове и что-то пришептывал ему и пришептывал. Потом все вместе молча и долго шли сквозь строй еще неухоженных, свежих могил, без памятников и надгробий, с наспех сколоченными оградками, с увядшими, высохшими и сгнившими цветами, пожухлыми, выгоревшими черными лентами и облезлыми золотыми надписями на них. За кладбищенским забором стояли две "Волги" - Лехи и Грини. - Садитесь, мужики, - распахнул дверцы Леха. - Мы пройдемся, Леха, - сказал ему Арон. Казанцев вздохнул, покачал головой: - Здесь, знаешь, сколько идти!.. - Не знаю, - ответил Арон. - Мы с Васей пройдемся. - У вас хоть деньги есть? - спросил Леха. - Что?.. - не понял его Вася. - Я спрашиваю, деньги у вас есть? - Ах, деньги... - Вася шмыгнул носом, вытер глаза. - Да, да. Конечно! Деньги... Есть деньги... А как же! Вася торопливо полез во внутренний карман куртки и вытащил пачку пятидесятирублевок. Протянул ее Лехе: - Вот, Леха... Пять тысяч... Возьми. Нас не будет, а вы ему памятник... Марксену Ивановичу... - и Вася снова заплакал. Леха стал отпихивать пачку: - Ты что, Васенька... Неужто мы сами не можем!.. – Возьми, Леха, - жестко сказал Арон. - Так будет правильно. Ну, а если не хватит - добавите. - А вы-то как же? - спросил Нема. - А нам они с завтрашнего дня - ни к чему, - ответил Арон. Он обнял Васю за плечи и повел его вдоль кладбищенской ограды, а потом через пыльный, грязный, раскаленный солнцем пустырь, к шоссе, по которому надо было еще долго-долго идти, чтобы добраться до знаменитого города моря, когда-то прекрасно придуманного лучшими писателями России двадцатых годов...
КАК НАВСЕГДА ПОКИДАЮТ РОДНЫЕ БЕРЕГА В кабинете таможенной смены у широкого окна стояли Леха Ничипорук, Гриня Казанцев, Нема Блюфштейн и сам начальник. Леха и Гриня были в старых стираных джинсах, вполне цивильных рубашечках и одинаковых кроссовках. Нема – в сандалиях, бывших форменных брюках с голубым кантом, в летней бежевой форменной рубашке с короткими рукавами и следами бывших погон на плечах. Через окно был хорошо виден "Опричник", увешанный старыми автомобильными покрышками и притянутый к причальной стенке швартовыми концами. Видно было, как офицер-пограничник с уоки-токи на плече проверял документы у Арона и Васи. - Дипломы рулевых у них, конечно, куплены. Тут и к гадалке не ходи, - равнодушно сказал начальник смены. - Вам лишь бы черт-те что наклепать на людей! – обозлился Леха. - Я тебя умоляю! - сказал начальник смены. - Ты бы видел, как они к причалу подходили! Чуть пол-Одессы не разнесли своей лайбой. Да и регистровое удостоверение у них липовое. Никакой экспертизы не нужно. - И яхта у них краденая, да?! - возмутился Гриня Казанцев. - Нет. Яхта у них собственная, и они утонут с ней еще в десяти милях от нашего берега. - Типун тебе на язык!.. - сказал Нема. Спасибо, что ты их еще не тряс, как грушу! - А чего их трясти? Блоха в кармане и вошь на аркане... У вас таможня - значит, - волки. Вампиры. А мы трясем только в трех случаях: когда есть информация - раз! Сами понимаете откуда... Когда видишь, что клиент говно и ему нужно испортить настроение - два. И когда он сам трясется так, что из него все сыплется - три! А этих ваших двух мудаков можно было и не досматривать. Пускай плывут. Что мы - не люди, что ли? Иногда на такое глаза закрываешь!.. Думаете, я не видел, что у них карты и лоции Министерства обороны, да еще с грифом "Для служебного пользования"? Я же не спрашивал откуда они! Или, к примеру, спасательные жилеты... - А как можно без спасательных жилетов людям, не умеющим плавать? - не выдержал Нема. - Действительно, без жилетов - никуда, подтвердил таможенник. - Но ты бы, Нема, хоть инвентарный номер вашего клуба с этих жилетов догадался бы стереть! Или тузик надувной... По сертификату спасательных плавсредств не числится, а тут вдруг появился. Откуда бы это, а, Нема?.. - Ладно тебе, Иван! Приебался, как банный лист... - оборвал его Казанцев. - Проводить то их хоть можно? Мы специально в гражданское вырядились, чтобы погонами не отсвечивать... - Конспираторы! - усмехнулся Иван. Погодите. Узнаю, пограничники кончили с ними работать или нет... Он взял со стола уоки-токи, нажал на кнопку и спросил: - Ну, что с этими самоубийцами на яхте - порядок? И из уоки-токи ответили этак задумчиво: - Порядок-то, порядок... Только не знаю - выпускать их или нет... Потонут еще засранцы! На такой громадине минимум человек шесть должно быть, а они вдвоем... Да еще ни уха, ни рыла не смыслят в этом деле! Верная гибель!.. Жалко ведь мужиков, Иван Сергеевич... - Тебе-то что? - ответил в уоки-токи Иван. - Стоишь на страже рубежей нашей необъятной - вот и стой! Ишь, жалостливый какой! Он положил уоки-токи на стол, надел фуражку и сказал: - Айда, мужики... Лапками помашите на прощание. И не болтайте лишнего - у нас тут каждый второй стучит. Не подводите. Уже на выходе, запирая дверь кабинета, спросил у Блюфштейна: - Когда тебя-то досматривать будем, Нема? Долго стояли на пирсе в трех метрах от борта "Опричника", а Василий и Арон в кокпите своей яхты. И все были слегка растеряны. Разговор, как обычно в таких ситуациях, не получался и угасал. У яхты торчали два молодых солдатика-пограничника, бдительно ели глазами и провожающих, и отъезжающих. Начальник таможенной смены и старший пограннаряда с уоки-токи на плече деликатно болтали в сторонке. - За могилой присмотрите... - говорил Арон. - Само собой, - хрипел Леха. - И памятник... - говорил Вася. - Ну, сказали же!.. – раздражался Гриня Казанцев. - С памятником не торопитесь, - предостерегал Арон. - Пусть земля осядет, а уж по весне... - А то мы не знаем! Вы сами-то как?.. - Нормально. - В туман - убирайте паруса, становитесь на якорь и дудите в трубочку!.. - советовал Нема. - Я ее куда-то в рундуки засунул... - Ладно. Прощайте, ребята, - наконец сказал Арон. Пора... - Нет слов, мужики... - Вася откровенно шмыгнул носом. - Просто нет слов... Нема! До встречи! Блюфштейн грустно пожал плечами. Арон завел двигатель. Леха и Гриня сбросили с кнехтов два швартовых конца, а третий, кормовой, не успели... Яхта стала отходить от причала, но ее еще держал кормовой швартовый, натянувшийся так, что теперь его снять было уже невозможно. - Стой!!! - крикнул Нема, но было уже поздно... Арон прибавил обороты двигателю, вода за кормой вспенилась, забурлила, и яхту стало разворачивать носом в море... Плохо закрепленный швартовый конец соскользнул с бортовой утки и мгновенно обмотался вокруг кормового флагштока, на котором лениво полоскался государственный флаг Советского Союза. Освобожденная яхта рванула вперед, флагшток обломился с громким треском и полетел в воду вместе с красным флагом и золотым серпом и молотом... Без флага, без флагштока, оставив на Одесском причальном кнехте свой последний швартовый конец, уже не принадлежащий никакому государству, "Опричник" уходил в открытое море... - Господи... - вздохнул Нема Блюфштейн. - Хоть бы они выгреблись!.. |
